Духовная традиция и общественная мысль в Японии XX века

В этом контексте заслуживает особого упоминания имя выдающегося немецкого эстетика, теоретика романтизма эпохи «Бури и натиска», Гердера (1744–1803). В свой статье «Пластика» он сделал ряд тонких и принципиальных наблюдений «синестезийного» характера, касающихся осязания как полноценного эстетического чувства. Его не устроила позиция эстетиков, утверждающих, что и живопись, и скульптура воспринимаются зрением и только зрением. «Везде и всюду я видел, – пишет Гердер, – что живопись и ваяние рассматриваются вместе и прекрасное в них понимается как нечто единое, творимое и воспринимаемое одним чувством, одним органом души, а потому и действует одинаковым образом».[567] Учёный пришёл к мысли, что в восприятии скульптуры главную роль играет не зрение, а осязание.

Для обоснования своей концепции Гердер обращается к конкретным примерам: а) слепорождённых людей (т. е. тех, для кого основной источник ориентации в мире – это осязание, а зрения не существует вообще); б) людей, из-за глазных болезней на долгие годы лишившихся зрения (т. е. тех, для кого зрение было, но перестало выступать в качестве важного ощущения); в) к периоду младенчества, когда главные чувства в освоении окружающего пространства – осязание и вкус (а зрение ещё не является полноценным чувством). Гердер приводит суждение слепорождённого человека о зрении: «Зеркало представлялось ему машиной, отражающей объёмные предметы; при этом он никак не мог понять, почему нельзя осязать этот объём».[568] Мы не можем, конечно, спросить у младенца, как он воспринимает мир изначально, но догадываемся, что этот мир выглядит для него гораздо более плоским, чем впоследствии, когда ему в ходе долгих и упорных опытов ощупывания открываются различные объёмные формы предметов и глубина пространственной среды. При этом зрение играет роль лишь вспомогательного средства в освоении окружающего. Таким образом, заключает Гердер, осязание – это то основополагающее чувство, которое даёт человеку знание объёма, тяжести, фактуры, температуры предметного мира. Зрение на первых порах служит «подпоркой» в процессе человеческого познания, даёт знание о цвете и светотени. С течением времени этот «подпорочный» опыт «забывается» и зрение выходит на первый план, предоставляя информацию о гораздо более рафинированных областях и всё более широко используясь «видящим индивидуумом. Однако осязание всё равно подсознательно присутствует при зрительном восприятии как базовое чувство.

Для более наглядного доказательства своей мысли Гердер предлагает вообразить человека, наделённого только зрением и лишённого осязания; он называет его «офтальмитом». По мнению Гердера, без данных осязания мир предстал бы перед офтальмитом как некий цветной узор на плоскости, как подвижная цветная ткань на сетчатке глаза. «Что такое непроницаемость, твёрдость, мягкость, гладкость, форма, очертание, выпуклость? Об этом не может дать никакого живого телесного понятия ни глаз человека с помощью света, ни человеческая душа посредством самостоятельного мышления. Этими понятиями не обладают ни птица, ни лошадь, ни рыба, они присущи лишь человеку. Причём присущи только потому, что, наряду с разумом, человек обладает ощупывающими, осязающими руками. Чем больше он осязает предметы как таковые… тем живее будет его чувство».[569]

Немецкий философ, на наш взгляд, приводит весьма убедительные аргументы не в пользу зрения как полноценной основы для эстетической эмоции. Более того: «Зрение разрушает прекрасную статую, а не создаёт её, оно превращает её в углы и плоскости и хорошо ещё, если её прекраснейшая задушевная сущность, её полнота и округлость её форм не превратятся в сплошные углы отражения; совершенно очевидно, что зрение никак не может называться матерью этого искусства».[570]

В пылу полемики Гердер делает несколько рискованных заявлений типа «мы думаем, что видим там, где осязаем», или «зрение является лишь сокращённой формой осязания».[571] Но, во-первых, подобные утверждения следует оценивать именно в контексте этой полемики. Германский эстетик стремится подчеркнуть: из того, что осязательные ощущения не осознаются отчётливо при созерцании скульптуры, вовсе не следует, что их нет; они обязательно присутствуют в акте эстетического восприятия. Полноценное восприятие реалистической и вообще фигуративной живописи возможно только потому, что его необходимой составляющей является именно осязание. Во-вторых, процитированные выше фразы относятся к видящей, но не осязающей абстракции человека – офтальмиту Реальный индивид, разумеется, воспринимает мир и искусство одновременно всеми своими чувствами.