Духовная война

– С этой фотографии всё и началось, – сказала она, – но кто знает? Это не было большим событием, просто как укол булавкой, лишь маленький толчок, но прямо с того момента ты знаешь, что он смертелен, как яд, который ввели в твою систему, и противоядия нет, и нет надежды. Думаю, я с самого начала знала, что это на самом деле значит, что должно произойти. Я боролась три года, пытаясь отодвинуть это в сторону, пытаясь похоронить это под всякой мишурой – работа, семья, дом – но всё это время оно росло во мне, как раковая опухоль. Что это было в реальности? Мысль? Осознание? Проблеск? Я правда не знаю, но это определённо точка невозвращения. Я знала, что всё моё отрицание было просто временным решением. Я знала, что двигаюсь навстречу собственной гибели, каждый день глядя на это фото, но я ничего не могла поделать. Не смотреть на него казалось мне предательством. Это был болезненный период. Я чувствовала себя как чужая в собственном доме, как пришелец в человеческом облике. Внутри меня росла эта тайна, и по мере того, как она становилась всё больше, другая я – мама, жена, адвокат, всё остальное – становилась меньше. Я смотрела через те же глаза, но за ними я была самозванкой, притворщицей, пытаясь удержать тот мир, который уже не был моим. С первой же главы вашей первой книги я знала, что время пришло, что что бы со мной ни происходило, скоро разрешится после этих беспокойных трёх лет вынашивания. Что та вещь, которая растёт во мне, вырвется и уничтожит всё.

– И вот, вы сидите здесь и разговариваете со мной, – улыбнулся я. – Не удача ли это?

– Я думаю, мы бы не сидели здесь сейчас и не разговаривали, если бы я была просто нормальной, какой была, если бы не этот проклятый кризис. То есть, мы бы не были… не знаю. Ладно, не важно.

– О чём бы мы с вами говорили, если б ваша жизнь не подверглась разрушению? – спросил я. – О ваших планах на пенсию? О распродаже обуви в «Блумингдейлз»? О войне против террора?

– Наверное, нет. Не обращайте внимания.

– Если вы спрашиваете меня, случился бы между нами этот разговор, если бы вы не были в огне, если бы ваша жизнь не горела, то ответ «нет». Наши голоса никогда не перелетели бы через пропасть. Но благодаря тому, что вы в этом кризисе, и благодаря тому, что вы здесь со своей смертью, мы можем поговорить.

– Моей смертью? – тихо спросила она.

Я рассмеялся, но мягко.

– Конечно, – сказал я. – Вы думаете, кто на этом снимке? Вы думаете, с кем вы разговаривали в поезде и в ванной? Вы думаете, кто пытается отшлёпать вас и пробудить из комы?

***

Мы взяли наши бокалы, подошли к бассейну и, развалившись на шезлонгах, стали созерцать игру лунного света на глади озера внизу и горы за ним. Разговор принял более спокойное русло, пока она силилась понять, с кем или чем она говорила.

– Я недавно читала какую-то ньюэйджевскую книгу из библиотеки папы, где говорилось, что сейчас на земле, возможно, живут несколько миллионов просветлённых существ.

– Вы тоже так думаете?

Она задумалась.

– Нет, это не то просветление, о котором говорите вы, только так оно имеет смысл. Думаю, в книге говорится о чём-то другом.

– Я тоже. Я бы очень удивился, если когда-либо их было больше тысячи, или больше, чем сейчас. Знаю, что есть другие существа, которых называют просветлёнными или пробуждёнными, но если придерживаться понятия «Реализация Истины», то трудно быть обманутым.

– А те другие состояния?

– Не знаю, это не в моём ведении. В доме Майи много комнат. Все они лишь царства сна внутри царства сна, так какое мне дело? Как я понимаю, обычно они имеют отношение к счастью, доброте, состраданию, красоте, всякой сердечной ерунде, и тому подобное. Это похоже на то, о чём говорится в той книге?

– Сердечной ерунде?

– Конечно – все способы, с помощью которых мы пытаемся повязать красивый бантик на наш страх, чтобы быть счастливыми в темнице, вместо того, чтобы вырваться из неё.

– Вас не привлекает счастье?

– Меня ничто не привлекает.

– Вас привлекает истина.

– Не совсем. Никого не привлекает истина. Когда-то меня привлекало, чтобы не жить ложью, но теперь это позади. Сейчас меня привлекает написать книгу, но и это уже почти позади. Вскоре меня будет привлекать что-то вроде сидения в кресле-качалке на переднем крыльце со своей собакой, и наблюдать, как мир проходит мимо.

Несколько минут мы сидели молча.

– Сначала мы переехали в гостиницу, чтобы Мэгги могла оставаться в своей школе, а я на своей работе, но всё было то же самое. Я чувствовала, ещё очень близко, старая жизнь засасывала меня обратно. Я знала, что если вернусь, всё будет кончено. Я пропаду, мои дети пропадут. Мне было так страшно.

Она посмотрела вдаль.

– И вот теперь, вы здесь, – сказал я, так как, похоже, была моя очередь что-то сказать. В бассейне была какая-то странная штука, которая ночью меняла его цвет, но я узнал, как её отключить, и теперь бассейн оставался холодно синим.

– Ведь ты должен куда-то идти, – сказала она чуть пылко, по-прежнему уставившись в ночь. – Нельзя просто сбежать и жить в коммуне или в монастыре. А я прибежала обратно к папочке, вы это хотите сказать?