Все это обретает смысл в свете этой книги. Эта книга и есть большая картина, и есть полное выражение меня — моего существования. Книга — вот о чем все, что было, с первого дня и до того. Сотни, казалось бы, несвязанных эпизодов моей жизни, в которых в любом другом контексте было мало смысла или не было совсем, разрешились в этом центре. Книга и есть эта штука. Эти люди — мои ученики — все они совершают собственные путешествия, но еще они играют критическую роль в моем творческом странствии, а эта книга есть и всегда была истинным пунктом назначения этого странствия. Все указатели это подтверждают. Паттерн виден ясно. Это все для книги.
Лениво, отсыревая, я любопытствую, что будет дальше.
* * *
Наконец, все готово — костер потрескивает, и все стоят вокруг него в ожидании. Я буквально вижу накопившееся предвкушение и энергию этих людей. Каждый настроил себя на ожидание чего-то эйфорического, а я счастлив, что могу присоединиться и прокатиться вместе с ними. Мелкими шажками я спускаюсь с холмика к своему месту, но не сажусь. Они хлопают при моем приближении, и я хлопаю им в ответ.
Моя улыбка становится до невозможности широкой. Временами все это просто бурлит у меня внутри.
— Вот это путешествие! — слышу я свои слова, и энергия растет быстрее, чем я могу высвободить ее.
— Что за совершенно безумная и волшебная прогулка у нас. Разве это не
Все кивают, реагируя на эту энергию — чувствуя ее. Я чувствую их, а они меня, и все мы чувствует эту штуку, которую мы вместе создаем и которой делимся.
— Гляньте-ка, — говорю я. — Я просветленный, а вы все тоже хотите быть просветленными, поэтому все мы находимся здесь в этом прекрасном месте под славным дождем, у чудесного огня, и что может быть лучше? Что могло бы быть круче? Я действительно наставник? Я смотрю на вас, ребята, на каждого из вас, и вижу людей, которых хотел бы иметь в качестве своих наставников. Я вижу вашу сердечность, и я пребываю в совершенном благоговении и восхищении. Я вижу мужество, ум и мне жаль, что я не обладаю ими в той же мере. Я вижу искренность, выносливость и пульсирующую жизненную силу. Я думаю о Сонайе там, в доме, и мое сердце почти взрывается от благодарности.
Я заглядываю в глаза каждому из них по очереди, оставаясь на мгновение с каждым наедине, выражая признательность, делясь своими чувствами.
— Вот оно. Не когда-нибудь, не где-нибудь. Прямо здесь. Прямо сейчас. Я стою в самом центре бесконечности, я вижу совершенство, красоту и абсолютный восторг везде и во всем. Легчайшее дуновение ветра, блеск единственной звезды в разрыве туч, вой щенков койотов вдалеке, и сияния славы и красоты всего этого достаточно, чтобы разорвать меня на части, и все, что я могу сказать, это благодарю вас, благодарю вас, благодарю вас!
Хлопки, восклицания, слезы, объятия и рукопожатия. Не из-за слов, а благодаря тому, что та вскипающая штука вырвалась наружу и всех нас накрыла. Это вздымающаяся волна энергии, и если бы сейчас здесь сидели председатель Организации Освобождения Палестины и премьер-министр Израиля, то они, всхлипывая, обнялись бы, а все потому что эта мистическая штука — дурь что надо и никто не защищен от нее.
— Другими словами, — кричу я, — я просто в охренительном настроении!
После этих слов прокатывается еще одна волна улюлюкания, аплодисментов и восклицаний. Все вскочили на ноги и шумно переговариваются. Я достаю из кармана сложенный листок и громко говорю.
— Это поэма Руми, которую я принес с собой.
Прочищаю горло и начинаю читать:
— Я сказал: «О нет! Помоги мне!» И это «О нет!» стало веревкой, спустившейся в мой колодец. Я выбрался оттуда и стою на солнце. Только что я был на дне илистой, пугающей тесноты, а через мгновение меня уже не вмещает вселенная. Если бы каждый кончик каждого волоса на моей голове мог говорить, я все еще не выразил бы своей благодарности. Посреди этих улиц и садов я стою и говорю и говорю снова, и это все, что я говорю. Хотел бы я, чтобы каждый знал то, что знаю я.
Я посмотрел на лица, и все они были открытыми, радостными, сияющими. Я передаю стихотворение по кругу. Мы позволяем этому моменту длиться. Я сажусь на свое место, смотрю на огонь и улыбаюсь этим прекрасным людям.
— Раз вы начали взрываться всей этой мистической благодарной любовью, — говорю я им, — то Руми ваш парень.
(21) Пасупатастра!