— Итак, Брэндан, не сделаешь ли нам одолжение — в чем смысл жизни?
Он выглядит, как пойманный в свете фар олень, но думает обо всем, что было сегодня сказано, и складывает услышанное вместе.
— Нет никакого, — говорит он.
— Никакого чего?
— Нет смысла. Смысла жизни нет.
Щелк.
Вот оно. Вот где случается вся эта штука. Слова о том, что нет истинных верований, — просто обратная сторона этого бодрящего, безупречного утверждения — жизнь не имеет смысла.
— Спасибо, Брэндан. Очень хорошо.
И хотя это безупречное утверждение может быть пунктом назначения сегодняшнего урока, это не пункт назначения процесса самоосознания. Это только начало — точка старта для исследования. Как я говорил Джули у лодочной станции, ты должен начать свое путешествие с переосмысления всего, что тебе известно наверняка. Попытки принять желаемое за действительное и замешанные на страхе волшебные сказки здесь не годятся.
— Я не священник, — продолжаю я перед молчаливой группой. — Я не святой и не гуру. У меня нет учения. Я не представляю какую-либо линию преемственности или систему. Я не говорю вам, что черное облако — это хорошо, я говорю, что оно бесконечно большое и бесконечно черное. Я не говорю, что вы можете жить с этим, я говорю, что черное облако — это реальность, поэтому придется иметь с ним дело, и если оно убьет вас — что с того?
Я не знаю, как они это воспринимают, но для меня это лучшая часть. Только этим путем можно достичь свободы —
— Ни у кого из тех, кто хочет пробудиться, нет такой роскоши — делать вид, что облако это хорошо. Это не хорошо. Оно не темно-серое. Это реальность —
— Но... — говорит Рэнди.
— Никаких но. Вслушайтесь: одна миллионная доля лжи — это полная ложь. В двойственности все ложно — ложно, то есть не истинно, не истинно, то есть дерьмо собачье. Исключений нет. Черное и белое, а не оттенки серого. Истина одна, и она недвойственна, она бесконечна, она — одно без другого. Истина — это растворение, не-я, слияние. Об этом ничего нельзя сказать, ничего нельзя почувствовать, ничего нельзя знать. Вы либо истина, либо ложь, как в путах эго, как в двойственности, как во сне.
Тишина. Это хорошее настроение. Ткань треснула. Какие бы истории какой бы степени достоверности ни использовали эти люди, чтобы защититься от реальности, их структура только что треснула. Истории могут жить еще недели, месяцы и годы, но их судьба теперь предрешена, и придет такое время, когда каждый из этих людей получит то, за чем пришел сюда — прямое столкновение с реальностью. Или нет. Никогда не делайте ставок против Майи. Истина бесконечно проста, заблуждения бесконечно сложны. Нельзя недооценивать нашу способность избегать прямого взгляда на очевидное. Возможно, некоторые из них зароются в свои истории еще глубже, но для тех, кто пришел услышать, — для них звоночек уже прозвучал.
И еще раз Рэнди задает вопрос, ответ на который они все хотят услышать:
— Так все верования дерьмо собачье в сравнении с... чем, например?
— В сравнении с прямыми фактами. В сравнении со словами: «Пошло все к черту. Я собираюсь увидеть сам». В сравнении с заявлением: «Истина или смерть!», — имея в виду именно это. Истина, чего бы она ни стоила. Истина, не взирая на последствия. Истина любой ценой.
* * *
Я плюхаюсь в кресло и даю им возможность посидеть наедине с их мыслями, пока я сижу со своими. Это была попытка передать им непростую штуку. Все ли я правильно сказал? Не пропустил ли чего-то важного? Я проигрываю свою речь в голове и остаюсь удовлетворен тем, что трудная, но важная часть информации передана наилучшим образом. Проходит несколько неподвижных минут, и я, кажется, дремлю.
— Ладно, а правда ли, что в основе всех религий лежит одно и то же? — спрашивает одна из них, Марла. — Что во всех религиях содержится одна и та же истина?
Хороший расслабляющий вопрос. Напряженная часть разговора позади, и я воспользуюсь этой возможностью, чтобы перевести беседу в более гладкое, если можно так выразиться, русло.