Духовность. Формы, принципы, подходы. Том I

Познания в медицине не делают человека здоровым, а знание своего тела не делает человека спортивной звездой. «Если, однако, мы говорим, что человек должен обладать практической мудростью не ради познания нравственных истин, а просто ради того, чтобы стать хорошим, то тогда практическая мудрость абсолютно бесполезна для тех, которые являются хорошими»^[1794]. Достаточно действовать так, как мы это делаем, точно так же, как в случае со здоровьем: несмотря на то, что мы хотим быть здоровыми, мы, тем не менее, не изучаем медицину. Аристотель не соглашается с такой аргументацией. Практическая мудрость в основе своей — это нечто большее, нежели интеллектуальное превосходство. Она обладает чем-то, что характеризует мудрость вообще: мудрость вообще (как и практическая мудрость) является добродетелью, но не той добродетелью, которая приводит к праведности (ибо знание — это не добродетель). Тогда в чем ее праведность? Ее праведность не заключается в порождении чего-то: «как познания в медицине не приводят к здоровью, а само здоровье порождает здоровье, так и мудрость порождает счастье»^[1795]. На первый взгляд, такой ответ кажется странным. Однако при более тщательном рассмотрении Аристотель дает нам важное понимание: практическая мудрость не только воздействует на что-то в добродетелях (causa efficients*), но и на что-то в ней самой (causa formalis**). Практическая мудрость — это такой тип осмысления, который обновляется изнутри, живет и развивается внутри себя. Это именно та черта, которую практическая мудрость разделяет с интуитивной проницательностью, точно так же, как мудрость, которая не только осведомлена о том, как знание проистекает из главных принципов, но также обладает духовным проникновением в сами эти принципы. Таким образом, практическая мудрость не только претворяет действия в добродетели, но и участвует в самом действии духовной проницательности, которое божественно. Как практическая мудрость преображает добродетель в реальную добродетель, так что та обретает душу, так и сама практическая мудрость внутренне преображается в интуитивную проницательность, которая не только созерцает божественную

деятельность, но и участвует в ней. Это созерцание (тэориа) является совершенным действием (знергейя), в котором расцветает действие (праксис)^[1796].

В этом причина того, почему, согласно Никомаховой этике, наивысшее добро, наивысшая добродетель, наивысшее счастье и конечная цель человеческой жизни заключаются в созерцании, «реализации интуитивной духовной проницательности»^[1797]. Прежде всего, это применимо к практической мудрости, которая не только пронизывает конкретную ситуацию и практику добродетели интуитивной проницательностью, но и участвует в этой интуитивной проницательности, которая действует в созерцании и по этой причине является добродетелью добродетелей.

Если счастье — это праксис в согласованности с добродетелью, то величайшим счастьем будет действие в согласованности с добродетелью самого лучшего в нас. Это проницательность интуитивного разума, которая либо «проницает прекрасные и божественные вещи, либо сама является божественным, либо является самым божественным элементом в нас»^[1798]. Действие в нас божественного является наивысшим счастьем.

Но такая жизнь превыше того, что подобает людям как таковым. Поскольку это так не потому, что он — человек, который будет жить так, а потому, что в нем присутствует нечто божественное, и насколько оно превосходит нашу сложную природу, настолько его деятельность превосходит упражнения во всех видах добродетели. Если в сравнении с людьми интуитивная духовная проницательность есть нечто божественное, то жизнь, придерживающаяся этой интуитивной духовной проницательности, божественна в сравнении с человеческой жизнью^[1799].

Быть одним целым с Богом в созерцании, в актуализации интуитивной духовной проницательности и во внутренней жизни практической мудрости — это высшее счастье, которое актуализирует человеческую природу.

Конечно, люди согласятся с тем, что каждый человек, таким образом, действительно актуализирует свою индивидуальность, поскольку это главная и лучшая часть. Тогда было бы странным, если бы мы выбирали не свою собственную жизнь, а другую. И то, что мы говорили выше, применимо и здесь: то, что по природе своей присуще одной вещи, является для этой вещи самым лучшим и приятным. Таким образом, для людей это — жизнь в согласованности с интуитивной духовной проницательностью, поскольку это больше, чем что-либо еще, является человеческим бытием. Следовательно, такая жизнь является самой счастливой^[1800].

Четвертый аспект практической мудрости заключается в познании высшего счастья в созерцании Бога. Акт созерцания — это величайший акт, высшее счастье (эудаймониа)*'¹. Оно вечно и божественно⁸⁸, оно превосходит жизнь⁸⁹.