Духовные беседы

Я постараюсь удержаться от анализа многих деталей. Скажу только, что, когда старец скончался, я действительно пошел к духовнику и сказал: «Может быть, мне лучше жить на пустыне, как пустынники Святой Горы, на Каруле?» И духовник отец Сергий ответил мне: «Да, отец Софроний, идите на пустыню, Бог Вас благословит». Отца Сергия рукополагал в священники епископ Николай Охридский, великий муж, который и меня рукоположил в диакона. И отец Сергий, который очень добро и хорошо относился ко мне, дал мне благословение пойти на пустыню, но сказал: «Вы, конечно, понимаете, что моего благословения не довольно. Вы должны пойти к игумену и у него просить благословения».

Пошел я к игумену Мисаилу, Бог да помилует меня молитвами его, и говорит игумен: «Бог благословит, отец Софроний. Идите и молитесь на пустыне. Но знайте, что моего благословения не довольно, нужно, чтобы вы получили согласие и совета старцев монастыря».

Игумен был болен и не приходил на собрания старцев монастыря, а во главе его бывал председателем заместитель игумена. Я сказал ему о том, что хотел бы уйти на пустыню и хочу отдать себя на суд отцам. Он согласился, и скоро последовал собор старцев, на который я был приглашен.

На этом собрании старцев — которое я и теперь ясно вижу, как отпечаталось это тогда в моем сознании, — первым встал иеромонах Виссарион, секретарь игумена, мягкий, тонкий, осторожный человек. Он сказал: «Отец Софроний, этот шаг очень большой и важный, о котором Вы просите совет старцев. И вот мое мнение: Вы останьтесь еще на год в монастыре и тогда, если помысел Ваш не меняется, идите на пустыню». У отца Виссариона мне приходилось бывать часто, потому что у него была особая келья, контора секретаря игумена. При всем моем уважении к отцу Виссариону я ничего не ответил на его слова.

Вторым встал отец Матфей. Он был немножко старше годами отца Силуана и из того же села, как и Силуан... но, странно, при этом он держал себя с ним как бы больший и властный. Но теперь, после смерти старца, он вдруг сказал такие слова, подойдя ко мне через всю комнату: «Отец Софроний, куда Вы идете? Думаете ли Вы найти что-нибудь большее, чем Силуан? Итак, если Силуан спасался в монастыре, спасайтесь и Вы в монастыре!» Я опять ничего не ответил.

Встал очень суровый старец Иосиф, начальник библиотеки монастыря, который очень много читал и почитал себя большим знатоком духовной жизни. (Я был помощником библиотекаря.) И он строго говорит мне: «Отец Софроний, если Вы уйдете, то нет Вам благословения от игумена служить». Я говорю Иосифу: «Если батюшка говорит, чтобы я не служил, скажу Вам, что я иду на пустыню не для того, чтобы служить. Иная мысль у меня для пустыни. Но вот что скажите мне: запрещает ли игумен мне и причащаться?» Мой спокойный ответ выбил его из колеи. Он говорит: «Нет, отец Софроний, я не спрашивал отца игумена, это я, чтобы испытать Вас, сказал такие слова. А игумен не сказал ничего мне, и разговора у нас не было».

Тогда Иустин-иеромонах, который был заместителем игумена, кроткий, тихий муж, решил сказать слово (он сидел тогда на отдельном кресле посреди большой комнаты, где проходили собрания собора старцев). И он, обращаясь к Виссариону, говорит: «Отец Виссарион, я полагаю, что для испытания помысла отца Софрония год слишком много». И говорит мне: «Вот что, отец Софроний: пробудьте до Пасхи здесь в монастыре, и если Ваш помысел не меняется, то тогда с Богом идите на пустыню!»

После того как заместитель игумена сказал эти слова, я поднялся со своего стула, сделал ему земное поклонение и говорю: «Благословите, батюшка». Тем был положен конец вопросу обо мне на соборе старцев. Собор постановил мне остаться в монастыре с начала октября тридцать восьмого года до Пасхи тридцать девятого.

Скажу вам, что странным было ко мне отношение в монастыре. Я четырнадцать лет прожил там, и мне некогда было говорить ни с кем. Со всех моих работ я торопился прийти в мою комнату, чтобы плакать о себе самом. И мой уход произвел странное впечатление: отцы-монахи обиделись на меня, думая: «Вот, он уходит из монастыря, как будто бы здесь неудобно спасаться».

После ко мне приходили многие за те полгода, которые я провел с октября по апрель. Среди приходивших убеждать меня был и отец Василий, впоследствии ставший Архиепископом Брюссельским. Пришел он ко мне в келью и говорит: «Отец Софроний, я в „Лествице“ святого Иоанна нашел место, из которого ясно видно, что Вы не должны идти на пустыню». Но я всем, которые приходили убеждать меня, говорил: «Я сам ищу воли Божией. Я боюсь идти на пустыню. Я думаю так, что я малодушный и слабый. Если меня встретят такие посещения вражеских сил, которые атаковывали старца Силуана, то я не выдержу, не смогу». И страх этот заставлял меня искать как можно больше благословений, но законных благословений: духовника, игумена и собора старцев.