Думай, что говоришь

Институт тоже переехал на новое место. Теперь он располагался совсем на окраине в большом здании, выстроенном почти сплошь из стекла и блестящего металла. Я плохо помню. — Кажется, мы с Н. ехали не то до «Щёлковской», не то до «Новогиреева» — и дальше — ещё каким-то автобусом. Гряда длинных ступенек вела к стеклянному вестибюлю, а внизу перед ступеньками простиралась спланированная метров на триста открытая площадка, засаженная небольшими кустиками, а по другую сторону площадки виднелись пяти- и девятиэтажные дома, за которыми начинался уже лесной массив, густо-зелёный и шумящий от майского солнца и ветра.

Аудитория, где проходил экзамен, была на втором этаже. Коридор был почти пуст, пол блестел. Я увидел только нескольких человек с нашего курса: они стояли у двери и сидели в дальнем конце коридора на низком подоконнике. Они сказали, что принимает Олевский. «Что?» — спросил я. Они сказали: «Функциональный анализ». — «Ну да, — вспомнил я, — конечно, ведь Олевский читал функциональный анализ».

Заглянув в аудиторию, я увидел, что и она, как коридор, вся залита солнцем и почти пуста. Профессор Олевский сидел справа от двери. На его столе лежала стопка билетов. Всего три человека готовились с билетами за столами. Было тихо. Глазов сидел рядом с Олевским. Он уже кончил отвечать, Олевский писал в его зачётке. Глазов встал и, обернувшись на мой вопросительный взгляд, спокойно показал растопыренную ладонь: пять. Олевский закрыл зачётку и отдал Глазову. «Берите билет и садитесь», — сказал он мне. «Нет, я попозже», — сказал я. «А чего ждать?» — возразил Олевский и тут же, отвернувшись от меня, спросил: «Ну, кто готов?» Все молчали. Неподвижный, яркий солнечный свет стоял и наполнял собою всё кругом, как тишина. Глазов вышел из аудитории, я за ним — и прикрыл дверь. В коридоре Шешуков взял у Глазова тетрадь и, сунув её под пиджак за ремень брюк, пошёл.

«Я всё равно ничего не пойму, даже и с тетрадью, я всё забыл, — подумал я. — Впрочем… велика ли там сложность? Надо посмотреть. Ведь я уже не тот мальчик. И хоть я пятнадцать лет занимался совершенно другим делом, а точней сказать — не занимался ничем, но может быть, теперь мне предстанет всё это не таким уж непроходимым, как тогда».

— У тебя есть конспект? — спросил я Майоршина.

— Нет, что ты! откуда? — отвечал он испуганно. — Я договорился с Биллом, он мне даст свой, когда выйдет.

Я подошёл к окну. Там Витюша Володарский читал. Я заглянул:

— Ну что ты читаешь? давай вместе.

— Давай. Вот объясни мне теорему Рисса-Фишера.

Ничего не понимаю.

Я прочитал: «Теорема о полноте L ²».

— А что такое L ²?

— По-моему, это пространство измеримых функций, интегрируемых по Лебегу вместе с квадратом модуля, — сказал Витюша и перелистнул несколько страниц назад. — Вот, — показал, — видишь: всё точно, я запомнил.

— Что значит «с квадратом модуля»? — удивился я. — Это зачем?

— Ну, он хочет потом ввести норму… Чтоб было линейное нормированное пространство. Он берёт корень из этого интеграла.

— А-а… — сказал я.

— Вот видишь, — продолжал Витюша, — дана {f _n} — фундаментальная последовательность элементов L ². Нам надо показать, что она сходится (в смысле метрики L ²) к некоторому тоже элементу L ². Тогда будет полнота.

— Это и есть теорема Рисса-Фишера?

В конце коридора показалась Н., и я пошёл ей навстречу. Она ходила в деканат за нашими зачётками.

Н. приехала в институт с детьми: мальчиком лет десяти и девочкой лет семи (имена я позабыл).

— Ну что, — спросила она, — долго тут?

— Непонятно. — Я пожал плечами.

— Пошли, может, пока на улицу, погуляем, — сказала она. — Погода прекрасная.

— У меня здесь подруга живёт, — вон в том доме, — показала она, когда мы вышли. — Мы часто бываем у неё в гостях. Поэтому я их и взяла, — кивнула она на детей, — а то тяжело в такую даль, а потом сразу назад тащиться… А она сегодня обещала пирогов напечь… Ну, может быть, прямо сейчас пойдёте к тёте Светлане? — спросила она их. Дети радостно закивали. — Бегите, а я попозже подойду. Дорогу сами найдёте?

— Найдём, найдём, — сказал мальчик, и они с сестрой сразу пошли от института через площадку, засаженную кустиками, — к домам.

Мы вернулись на второй этаж, немного поговорили с нашими, потом зашли в пустую аудиторию. Здесь тоже, как и везде, стояло солнце. Окна закрыты, жара. Мне нравилась Н. Я любил её, и она это знала. Раньше мы встречались какое-то время после института, потом всё реже и реже. Я обнял её, и так мы посидели недолго.

— Заложи дверь стулом, — предложила она.

Я так и сделал: просунул ножку стула в дверную ручку, — а она сняла туфли, сняла колготки с трусами и села на край стола, разложив позади себя широкую юбку. Я подошёл, она обхватила меня ногами.

— Хм… ой, как здорово… — Она была довольна и жмурилась. — Правда, хорошо? Тебе тоже? —

— Я всегда это знала, — мурлыкнула она, одеваясь. Потом достала из сумочки круглое зеркальце. — Почему ты совсем перестал звонить? сколько лет уже не звонил мне?

— Да много… Не знаю, я как-то…

— А курить здесь можно?.. — Она вынула сигареты и зажигалку, я раскрыл окно.