Думай, что говоришь

— А к даме моей если вы будете продолжать позволять себе прислоняться, я не посмотрю сквозь зубы на ваше святейшество и попросил бы.

— Позвольте, однако.

— Ваня, а как там в ванне?

— Порядок: наполняется. Сейчас я проволочку подыщу соответственно.

— Доктор, а сказать вам, кто из нас мент?

— Кто?

— Сказать или не надо?

— Не надо.

— Сам знаешь?

— Он знает.

— Он знает, а мы-то нет. Пусть он нам скажет.

— Ваши намекающие инсинуации я в одно ухо впускаю, а через другую ноздрю выпускаю продолговатой соплёй.

— Во понтяру лупит ментяра.

— Позвольте, однако.

— Ваня, а как там в ванне?

— Порядок: наполнилась. Вот я и проволочку подыскал соответственно.

— Доктор, видите ли вы эту проволочку, свёрнутую в виде упругой петельки?

— Ваши приспособления нехитрой механики я расцениваю недвусмысленно только так.

— Нет, а я продолжу: если вы будете позволять себе продолжать, я уже не посмотрю сквозь слёзы, а попросил бы, — да, подчёркиваю, я попросил бы держать ширинку застёгнутой на все сто.

— Позвольте, однако.

— Вот и договорились. Придерживай, Ваня, а я повяжу ему галстук баттерфляй.

— К-хк… х-хк… х-рр-й… й…

— Признавайся, ментюшок, признавайся.

— Не хочет.

— Он хочет за Русь погибнуть.

— Вот и притопим. Последний парад наступает. Доктор, желаете за Русь погибнуть?

— Хх… хр-хр…

— Константин Петрович, ослабьте.

— Хр… аню в моём сердце…

— Ваня, ты направляй его. Доктор, идите, а то Константин Петрович снова усилит давление.

— Ваши аляповатые инсценировки бульварной драматургии я без обиняков, если хотите знать, отправляю на табло.

— Нагните ваше хайло, товарищ товарищ прокурора, и погружайтесь: ваша карта бита. Вам нет надобности разоблачаться: вы уже разоблачены более фундаментально.

— Да, ментально он, конечно, фунда, что говорить!

— Ныряй, патриот совковый. Наверх вы, товарищи, все по местам!

— Константин Петрович, так держать! Вода холодная, Ваня, ай хоуп?

— Ай, вода холодная кронштадтская… Бушлатик чёрный, брюки клёш… Ай, пора, подруга, нам прощаться, да… На память фото не пришлёшь.

Эти и подобные им реплики, а также звуки: хрипы, стоны, бульканья и шум воды, льющейся из водопроводного крана, — сопровождали первые пять минут исцарапанной чёрно-белой фильмы, прыгавшей на узком экране под стрекотанье проектора. Про это стрекотанье я тогда же подумал, что оно, несомненно, тоже включено в фонограмму, потому что быть не может уже давно таких допотопных механизмов в кинотеатрах столицы. Несомненно. Что же касается визуального, как говорится, ряда, то он нисколько с фонограммою связан не был: показывалось движение железнодорожного состава, длинного, гружённого лесом. То он уходил вдаль по однопутке на фоне волнообразного степного ландшафта, то вновь беззвучно набегал на зрителя клокочущим паровозом, и тут же начинали мелькать расшатанные вагоны, снятые с близкого расстояния. Я вынул из кармана часы и в бегущих отсветах от экрана рассмотрел время. Ещё пять минут я мог посидеть. Но поднялся. На моём ряду никого не было. Я прошёл до прохода и по наклонному полу вниз, где на словах « на память фото не пришлёшь» открыл дверь выхода. Да. Даже дождь, обдавший ледяными струями, принесёнными порывом ветра, внезапно налетевшим из мрака, мой видавший и не такие виды зонтик, едва я успел его раскрыть, не мог бы охладить моей решимости. Пора проучить этого выскочку, тирана, вундеркинда, этого сноба, презрительного и самовлюблённого, этого возомнившего себя неуязвимым диктатором вершин и неисповедимым корифеем рёбер сопляка, между тем не знающего, не обонявшего в жизни ни разу жирноватой амбры вдохновения, равно как и не отплёвывавшегося в окно ночью от его тошнотворного мускусного привкуса, — пора несомненно. Пришла минута произнести ему в лицо спокойно и внятно: «медиал-шток на 29 — это ты видел? на-ка выкуси!..» Нет, не так. Пришла минута бросить небрежно, рассеянно разворачивая и перегибая вечернюю газету: «а медиал-шток на 29 разве я не могу? посмотри-ка по каталогу, а то я запамятовал…» Нет, ещё не пришла. Подойдя ко входу в метро, я укрылся от ливня под колоннами. У меня оставалось несколько минут на то, чтобы принять лекарство и осмотреться.

Из урны несло жирноватым дымком. Близ неё валялось несколько мокрых обёрток и расползшаяся, склизкая шкурка банана. В луже тускло блестел маленький кружок монеты. Нагнувшись, я быстро выпрямился вдруг от ужаса: «а вторая? неужели? есть или нет? и это я вот сейчас вот здесь прокинусь на таком пустяке?» Сделалось дурно, я качнулся и чуть было не упал, доставая портмоне. Мешал зонтик. Я бросил его, не закрывая. На правую ладонь высыпал всю мелочь и всматривался, исступлённо вылавливая жёлтый блеск… Есть одна… Дьявол, всего одна, а если неправильное соединение?