Думай, что говоришь

Вот аппарат, по которому звонит пожилой мужчина. Встану за ним и спрошу, может, у него ещё есть, когда он кончит. А если он будет ещё пять минут? или десять? Вешает. Что? Не сработало? — «Не работает?» — «Работает, всё в порядке. Только не дал договорить: здесь по времени, чёрт бы их подрал, придумали хреномундию: на спичках экономим, на водке пропиваем (да по червонцу, заметьте, за бутылочку, а в ночное время так и по два!), и так у нас всегда и везде. И во всём, заметьте. У вас нет лишней?» — «Сожалею, но всего пара. И то одну в луже сейчас нашёл». — «Повезло. Может, и мне поискать?» — Набираю. Гудки: пи, пи, пи, пи, пи, пи… Набираю. — «Э, а это ваш зонтик?» — Гудки: пи, пи, пи, пи, пи, пи… — «Мой». — «Что ж вы бросили?» — Набираю… — «Да… сейчас подниму… не успел закрыть…» Гудки: пи, пи, пи, пи, пи, пи… — «Смотрите, ещё ветром унесёт». — Набираю: то же самое. — «Ну, погодка!..» — Набираю. Набираю. Смотрю на часы. Смотрю на часы на площади: то же самое. Набираю: пи, пи, пи, пи, пи, пи, пи, пи, пи, пи, пи, пи. Смотрю на часы на площади. Стрелка дёрнулась. Отхожу от аппарата. Поднимаю зонтик и закрываю его.

Из метро вышла девочка.

— Давай покурим. О, как я устала! Подержи мне зажигалку. А ты? Не будешь? Открой рот. Нет? Тогда посмотри вот сюда. Ну, как? Так ты идёшь к Вольдемару? Как так? В чём дело? Как это — всё меняется? Ехать? Прямо сейчас? Надолго? А потом? Как это — ты не знаешь? Ну к часу, ну к двум? А мне что там делать? Вот это так фантики! Ну, хочешь, я тебе словлю мотор, у меня быстрей получится. Только договорились, понял? Нет? В чём дело? Тогда я поеду с тобой. Как это незачем?

А деньги на мотор у тебя есть? Туда и обратно? Дать? Ну и катись! Можно подумать, я лезу к тебе в постель! Мистер джентльмен! Подай мне руку! Подержи сумку. Вот так. Резинка перекрутилась. Ну? Посмотри: шов ровно? Всё. Пока.

Я смотрел на неё пустым взглядом. Машинально оглянулся: цокая длинными каблуками сапог, как она думала, оскорбительно, но я не мог этого сообразить.

Около получаса на то, чтобы нанять таксомотор, и потом ещё двадцать минут ехал. Стоит ли описывать? Подъезжая, принял вторую таблетку.

— Что случилось? Ты откуда?

— Я не мог раньше, — сказал я. — Сделай медиал-шток на двадцать девятой вершине.

— Постой, но мы же договаривались, что ты позвонишь до пол-одиннадцатого…

— У тебя был занят телефон.

— Когда?

— В пол-одиннадцатого.

— Вряд ли.

— Может быть, у тебя часы спешат?

— Может, и спешат, — сказал он беспечно, — но не больше чем на минуту-другую.

— Что ты пускал?

— Реверс и перегруппировку дня. Сейчас статистика началась.

— Останови.

— Ну, допустим, — сказал он снисходительно и набрал команду. — Но что ты можешь сделать после реверса?

— Медиал-шток, — повторил я.

— На двадцать девятой? — Он мимолётно задумался и сказал: — У тебя там нет ресурса.

Он ещё не понял. — Так человек, с комфортом летящий в самолёте… Нет, не так человек, с комфортом летящий, не догадывается по неизменному лицу стюардессы: не по лицу стюардессы он догадывается, а по изменённому шуму двигателя. Зато человек, с комфортом сидящий в шезлонге на террасе своей дачи и не слушавший сегодня утром радио, не догадывается по незнакомому шуму, ибо он сам работает на радио и сам готовил вчера утреннюю программу, а сегодня у него выходной.

— Давай посмотрим по базовой карте, — сказал я.

— Ну, давай посмотрим, — снова снисходительно, небрежными тычками ногтей он вызвал базовую карту. Одна за другой начали выплывать вершины из голубоватой мглы, ощетиненные энергетическими коронами.

— Видишь: SERAP, — сказал он, и тут впервые в его голосе замялась маленькая складка. — Ну, SERAP— это ещё не золото, — тут же успокоился он. — Будешь рисковать?

— Да.

— Глупо: не пройдёт медиал-шток.

— Посмотрим.

— А если повиснешь? — спросил он весело. — Провисишь до завтра?

— Нет, зачем? Тогда — статистику и бабки.

— Ну давай. Твоё дело.

— Конечно, моё.

— Ну давай…

— Давай.

— Прости, пожалуйста, а он уже окончил тогда докторантуру?

— Нет, это было за год до окончания.

— Но Сильвия тогда уже не жила с ним?

— Чего не знаю, того не знаю.

— Я, видишь ли, почему спрашиваю. Я познакомился с Сильвией позднее, в 86-м. Это была особа уже серьёзно больная. Просто бешеная в области некоторых видов спорта — ты понимаешь. О нём же она не могла говорить без ярости: просто зверела и начинала ругаться такими словами, которых я и повторить тебе не могу.

— А почему у вас заходила речь о нём?

— Ну — как? А почему у нас с тобой зашла?

— Вот этот бутерброд с креветками ещё свежий: он с утра лежал в холодильнике. Съешь его.

— Не хочу…

— Съешь, съешь.

— И что будет? Ты не намазал на него яду?

— Какой смысл задавать подобные вопросы? Допустим, я отвечу тебе «нет».

— Так нет или да?

— Чего ты пристал? Ешь. Я не знаю. Какие-то были. Вот и проверим.

— С тобой трудно разговаривать…