Думай, что говоришь

— Что дальше? — Я смотрел на него.

— Бей! — Он кивнул.

— Ах вот что!.. — Я оглядел лозунг внимательней, но ничего особенного в нём не обнаружил.

— Ну?.. Слова, значит?..

— Что — слова?

— Ты бить — будешь?

— Нет, конечно, — сказал я равнодушно и протянул лом ему назад.

— Нет, ты рубль мне теперь гони, а не лом! — крикнул он с настоящей злобой (даже без торжества, без радости).

Я достал кошелёк. Уже открыл, заглянул туда, ища рублёвку или мелочь, но вдруг…

— Стоп, ну-ка стоп! — сказал я и опять посмотрел на лозунг.

— Что ещё?

— А — Афган?

— Афган?..

— Да. Афган. Это — как, а?

— Афган — это муравьи, — сказал он очень уверенно и просто, — если уж это тебя так волнует…

— Какие муравьи?

— А вот какие… — Он взял у меня лом и ковырнул у нижнего края плиты, — сразу посыпались, побежали, закопошились суетливые точки на откосе. — Видишь? Они там всё небось подточили, скоро крошиться начнёт… Чего им тут надо, гадам этим, я убей не пойму… А говорят, есть порода, которая питается прямо бетоном. Ты слышал?.. По телевизору, что ли, передавали про них…

— Нет, ничего я не слышал. Не знаю.

Собака

— Подожди, — сказал Боря. — Всё непонятно. Давай сначала. Ты долго её не видел перед этим?

— Три месяца.

— Так. Зашла, говоришь, на работу. Во сколько?

— Часов в одиннадцать. Я только пришёл с оперативки. И я не один был в комнате. Толян, Костя… ещё кто-то, не помню…

— Узнали её?

— Конечно. Поздоровались. Ещё говорят: какая ты стала красивая.

— Так что в ней было не так? Что, ты говоришь, тебя удивило?

— Очень сильно накрашена. Глаза, губы. Я не уверен, но, по-моему, даже нарумянена…

— А стрижка?

— Обычная. Но потом, когда вышли в коридор —

Тут я опять запнулся. Голова закружилась: настолько резко возникло то чувство и настолько оно, как ключ в замок, вошло в нынешнее… Теперь повернуть — —

— Ну что, что? — гнал Боря.

— Мне показалось, что она была как-то ненормально возбуждена. Движения странные… Слишком резкие, что ли. Совсем ей не свойственные.

— А голос?

— Голос был немного выше. И напряжённее. Но я приписал это возбуждению тоже. Я не спрашивал…

— Понятно. Дальше что? Что она сказала? — Постарайся точнее.

— Ну, дословно я не могу теперь… Сказала, что ей надо срочно уехать. А подруга уехала на море и оставила ей собаку.

— Какая подруга?

— Не назвала. Просто подруга.

— Точно помнишь?

— Да. Она сказала только кличку собаки, чтобы я мог гулять… Берта.

— Так. И надолго она собиралась слинять?

— На несколько дней.

— Что значит «на несколько»! Ты же должен был планировать своё время.

— Кажется, речь шла о неделе. Но я сказал, что смогу только раз в день: после работы, вечером…

— Ну ладно. Теперь давай про квартиру. Что она говорила?

— Ничего. Предупредила, что сделала перестановку и чтобы я не удивлялся и… ничего… не трогал… И при этом она — —

— Спокойно, спокойно! На, выпей.

— Ну, как?

— Здорово! Ты, Боря, просто — —

— Стараюсь… Теперь давай: «при этом она —»

— Дёрнулась… Ты понимаешь, какая-то гримаса… и почти не успел заметить… Но только…

— Что?

— Только мелькнуло чувство — я не успел его осознать, а сейчас, задним числом, понимаю… — что этому выражению лица нет никакого названия, потому что… ему ничто не соответствует из переживаний…Ты понял?

— Как-то где-то улавливаю… А что ключ? он у тебя сейчас?

— О господи!.. Я совсем забыл!.. Ох ты, подожди… Должен быть… Куда ж я его…

Я стал судорожно шарить на себе. Потом кинулся к куртке, достал свои ключи. Того не было.

— Ладно, неважно, хрен с ним, — сказал Боря нарочно пободрее. — Оставил там, должно быть.

— Да, наверное. Я же вылетел оттуда, как — —

— Ты и сейчас хорош.

Боря открыл окно и закурил. Шум улицы и гарь здесь были вечные. Они немного рассеивали. «Он правильно делает», — подумал я.

— Продолжай про квартиру. Когда ты туда вошёл, что там было?

— Видишь ли, мне и раньше её вещи казались немного… слишком блестящими… Поэтому я не очень удивился, тем более она предупредила… А перестановки она делала каждый год.

— И всё же она зачем-то предупредила.

— Ну, было много просто новых вещей. На кухне какой-то комбайн, вытяжной шкаф… Холодильник почти до потолка, я таких не видел… в комнате акустическая система — совершенно чудовищная… всюду какие-то причудливые лампы, трубки дневного света…

— Ты не трогал? Не пробовал всё это включать?

— Нет… Честно говоря, я не особенно и разглядывал. Я старался оттуда скорей уйти.

— Боялся?

— Не то чтобы боялся… Как бы тебе сказать… У блеска должна быть определённая мера, некая граница, за которой вещи начинают терять свою естественность… Она и раньше не чувствовала этой меры, а здесь мне показалось, она дошла прямо до какого-то надрыва…

— То есть она шла в этом направлении?

— Боря, я не знаю… Ведь я только один раз зашёл и глянул мельком… Я теперь вот пытаюсь вспомнить ощущение… Сразу выбежала собака в переднюю… Я только заглянул в кухню: есть ли у неё еда. Там ещё стояла кастрюля геркулесовой каши, довольно свежей… Поискал поводок. Поводок был в комнате…

— А какая собака?

— Колли. Кажется, молодая… Очень ухоженная.

— Пошла с тобой? не рычала?

— Нет, вполне дружелюбная и воспитанная.