Думай, что говоришь

Теперь всегда будет стыдно вспоминать, как он затрясся и начал съёживаться, ещё не оборачиваясь, и пропадать, ещё не начав бега к двери, массивной, со стёклами и медными ручками, ведущей вниз из тихого магазина, в улицу — отсюда, из недвижного воздуха, обитаемого запахом пыли и бумажного лёгкого тления… И всё-таки успело передо мной обернувшееся жалкое лицо, скорёжившись, расплакаться белёсыми хлопающими ресницами — так расплакаться истинно, нечаянно и мутно, как последний дождь перед зимой, который, кажется, сам безнадёжно желал быть снегом, но земля не признаёт его в ожидании почему-то других… В жизнь ему не понять, каких других и чем он отличается —

Ставрополь

— Первым в списке сейчас Фёдор Тютчев.

— Да, но Елена Борисовна, я слышал, возражала…

— А позвольте узнать, на каком основании?

— Не знаю…

— А я знаю. Потому что уже есть два Фёдора: Достоевский и Шаляпин.

Человек, сказавший это, курил трубку. Я взглянул на него: он не показался мне похожим на капитана или боцмана. Скорей, я бы представил себе его в роли архитектора.

— Ну так что? — сказал другой человек, у которого на пиджаке я заметил значок Фонда культуры. — Что мы будем? Следующий в списке, насколько я знаю, Юрий Лермонтов. Но ведь Юрий Андропов пролез тогда без очереди и до сих пор ходит, и если мы будем брать за критерий неповторяемость имён…

— В любом случае, можно написать: «Ю. М. Лермонтов».

— А позвольте узнать, милостивый государь, на каком основании? Почему другие…

— Однако. Ходит же «И. А. Крылов».

— Но никто не говорит «Иван Крылов». Это неестественно. «Иван Андреевич Крылов» говорят.

— Кстати, также и «Михал Юрьевич Лермонтов», и «Александр Сергеевич Пушкин».

— Нет. «Александр Пушкин». Тоже говорят.

Я чувствовал себя довольно плохо. Болей не было, но температура держалась, по-видимому, около тридцати восьми. Подташнивало… Да, жить осталось… Может быть, сегодня произойдёт последнее моё деяние… Или не деяние, а просто скромное участие. Деяние будет коллективным… Но как бы там ни было, — последнее или не последнее, — а до Огненной Земли, — я это знаю наверняка, — мне уже никогда не дойти. Да что там! Не дойти и до многих совсем близких мест. Например, до Рыбинска, который ведь тоже недавно назывался «Андропов» …Я сказал:

— Вот именно, Михал Юрьевич, а вовсе не Юрий Михайлович. Итак, Андропов Лермонтову помешать не может! Вот Гагарина он притормозил, это да.

— Так есть уже «Михаил Глинка», — обратились ко мне сразу двое с одним возражением. Похоже, критерий Елены Борисовны стал активно и как-то естественно проникать в разные сознания и там осваиваться. Я ничего не сказал, потому что в это время появился Паша и поманил меня в сторону.

— Ага. Что тут? Мы с тобой не условились, какую будем линию. Сейчас ещё Андреич придёт…

— Не знаю… — промямлил я. — Ты говорил насчёт Альберта Эйнштейна. Но ведь есть такой наблюдательный астрономический спутник, я узнал.

— Правда?.. Хотя это наплевать. А вот то, что он не русский — вот это не пройдёт…Это океанские так можно бы, только у них, увы, другая стилистика… «Академик Курчатов»? Как?

— Хорошо. «Академик» мне нравится. По крайней мере, не имя. Может быть, «Академик Сахаров»?

— Нет, это политика. И притом рано, скажут.

— Когда-нибудь всё равно будет.

— Разумеется, — сказал Паша, — ведь это попса. Или, как теперь говорят, «паблисити». Скоро будет.

Он обернулся: вошёл старик с белой бородой. Он опирался на суковатую палку. И с ним юноша — длинный, чёрный, в косоворотке.

— Ага. Есенинцы.

— Как? — удивился я. — Разве «Сергей Есенин» нигде не ходит?

— Конечно, он был! Старый. Как он мог не быть?.. Его списали назад лет пять или семь…

«Она развелась, а я скоро умру, — подумал я опять. — Мне душно. Я всё понимаю. Также и то, что понимать здесь нечего. У меня высокая температура. Единственное, может быть… Да, мне хотелось бы, чтобы это решалось не коллегиально, а вот учредить бы приз какой-нибудь за что-нибудь. Конкурс. И победитель получал бы право единолично выбрать имя… название… Конечно, он бы чувствовал ответственность этого выбора, размышлял бы, советовался с кем-нибудь… Но в конце концов… Как это было бы приятно!.. А может, нет?..»

— Господа… — стали приглашать в конференц-зал. Задвигались. Наверное, Елена Борисовна приехала.

— Ну вот. Андреича нет, — заволновался Паша. — Беда, если он проигнорировал это дело. Он — может.

— Почему?

Паша не понял:

— Почему — может?

— Нет, почему беда?

— Ну а как же мы с тобой? Вдвоём?.. Так мы ведь даже ничего не обсудили, не условились. Что решаем? Курчатов?

— Хорошо. — Я вновь оценил. — Пусть. «Академик Курчатов». На нём можно будет проводить конференции всякие. Даже не обязательно по физике… Плохо, единственно, что его, наверное, в списке нет.

— Да список этот!.. — махнул Паша. — Пережиток… Ты сейчас увидишь, как он будет в первые же десять минут отвергнут и изодран в клочки. Начнут все вопить: «отрыжка коммунистической идеологии!»

Мы вошли в зал.