Думай, как Эйнштейн

Свой титанический труд Эйнштейн продолжал, даже когда война уже бушевала вокруг него по всей Европе. В 1944 году, ломая голову над принципом эквивалентности, он признался Генриху Зангеру: «Природа показывает нам только хвост льва. Но я нисколько не сомневаюсь, что лев у нее тоже имеется, просто из-за своих огромных размеров он не может явить нам себя сразу весь целиком. Мы созерцаем его примерно настолько же, насколько его видит сидящая на нем блоха».

И вот наконец в 1915 году он разгадал все тайны Общей теории, распутав клубок взаимоотношений пространства, времени, энергии и материи. И сам назвал свое детище «теорией несравненной красоты». В ньютоновском мире пространство и время были неизменными, а сила гравитации неким мистическим образом существовала отдельно от них. В эйнштейновском мире, однако, и пространство, и время изменялись под действием гравитации и сами же влияли как на нее, так и на все объекты и события в пределах ее господства. Как писал Макс Борн, эта теория – «величайший подвиг человеческого мышления перед лицом природы, самое удивительное сочетание философского постижения, физической интуиции и математического мастерства».

Прикрывай спину

Нобелевская премия – если мы разведемся и если я ее получу – будет полностью передана тебе.

Альберт Эйнштейн, 1918

Упорство, с которым Эйнштейн формулировал Общую теорию относительности, – лишь очередное доказательство его способности потрясающе стойко переносить все трудности и препоны злодейки-судьбы. Инстинктивная вера в то, что он на верном пути в развитии своих идей, всегда оказывала ему неоценимую службу.

Непонятно, впрочем, сражался ли он с этими трудностями как-то осознанно. С ранней юности он с удовольствием пробирался по жизни своим, никем не проторенным путем, преследуя собственные интересы и не боясь громко заявлять миру о намерениях – как, например, в случае с его решением отказаться от немецкого гражданства, не дожив и до двадцати лет. Уже став взрослым, он заводил широчайший круг друзей и знакомых, где бы ни доводилось жить, и, как мы уже не раз замечали, не испытывал особых проблем в общении с противоположным полом.

Цитата, вынесенная в эпиграф этой главы, – возможно, самая яркая демонстрация его напускной храбрости в личной жизни. Обещание это он сделал Милеве в 1918 году – после того как уже несколько лет она не давала ему развода (что указывает на его страстное желание разойтись с нею официально). К февралю 1919 года их развод наконец состоялся, и в 1922 году вся оговоренная сумма оказалась у нее на счету. И хотя можно только гадать, каким гротеском обернулась бы ситуация, не получи он Нобелевской премии, – история насчитывает очень мало претендентов на эту награду (как до, так и после Эйнштейна), настолько уверенных в себе, чтобы так нагло распоряжаться деньгами еще до их получения.

И все-таки, раздвигая границы человеческого познания, Эйнштейн пережил немало страданий и сомнений. О своих метаниях в процессе работы – от агонии к восторгу и обратно – он поведал на лекции в университете Глазго в 1933 году:

Все тревожные попытки найти во тьме истину, которую чувствуешь, но не можешь выразить; все неодолимые желания, сомненья в себе и дурные предчувствия, преследующие тебя до тех пор, пока не достигнешь окончательной ясности, – всё это может быть понято лишь теми, кто это испытывал.

Его успех как физика-теоретика в огромной степени объясняется упорным нежеланием отступать даже там, где другие давно бы уже свернули с пути под гнетом неудач и разочарований. Хотя это вовсе не значит, что он продолжал слепо идти вперед, когда все указывало на необходимость смены курса. Эйнштейн понимал, что без ошибок не обойтись (ведь при битве на передовой человеческого познания они просто-напросто неизбежны), но что еще важнее, учился на этих ошибках – и либо вносил в свой маршрут коррективы, либо возвращался на старт и начинал все сначала.

Так случилось и с Общей теорией относительности, процесс создания которой от первоначального замысла до финальной публикации занял у Эйнштейна почти десять лет. За это время ему пришлось осваивать принципиально новые системы в математике (которая, как мы уже замечали, давалась ему не всегда легко) – и если один подход оказывался ложным, не опускать рук, а подбирать какой-то иной.