Думай, как Эйнштейн

В шоке послевоенных лет взгляд Эйнштейна на перспективы человечества стал крайне пессимистичен. «Война будет всегда, пока жив человек», – заявил он в 1947-м. Теперь, более чем когда-либо, он был убежден, что система контроля над государством нуждается в капитальной реконструкции, иначе надежды нет. Он все более настойчиво продвигал идею о наднациональном парламенте «с настоящими зубами» – межправительственной организации, которая, как предложил он в том же году, «имела бы достаточно законодательной и исполнительной власти для сохранения мира». Она должна действовать как международная полиция, выполняя при необходимости функции международного трибунала. Иначе говоря – выступать той всеобщей силой, которой каждая отдельно взятая страна подчинялась бы беспрекословно, не увиливая от ответственности за свои действия. К его глубокому разочарованию, ни Лига Наций (созданная на пепелище Первой мировой), ни ООН (учрежденная после Второй мировой) не получили должного «мускула», чтобы преуспеть в достижении этой цели. Учитывая историю компромиссов, к которым слишком часто прибегала ООН в угоду той или иной государственной власти, нельзя не согласиться с тем, что его опасения были, увы, не напрасны.

Несмотря на все его добрые намерения, за преданность идее «всемирного парламента» Эйнштейна постоянно обвиняли в «безнадежном идеализме». И, возможно, не без оснований. Хотя кто-кто, а этот человек прекрасно понимал всю опасность национализма в принципе, и особенно – в ядерную эпоху. С его точки зрения, «безнадежность» как раз таилась в отрицании идеи глобального федерализма. Как заявил он журналистам сразу по окончании Второй мировой войны, «Единственное спасение для нашей цивилизации и человеческой расы – в создании мирового правительства».

Эйнштейн и фашизм

Доколе я еще могу выбирать, я буду жить лишь в такой стране, где торжествуют гражданская свобода, толерантность и равенство всех граждан перед законом. В сегодняшней Германии этих условий не существует.

Альберт Эйнштейн, 1933

Как леволиберальный демократ, живший в Германии, да к тому же еврей с мировым признанием, Эйнштейн находился в неизбежном противостоянии с Гитлером. Нацистский режим был для него квинтэссенцией всего, чем могли увенчаться немецкие традиции национализма и милитаризма, которых он так опасался. Откровенный антиинтеллектуализм правых он просто презирал. В 1930 году он выступил соавтором эссе «Наука и диктатура» в сборнике «Диктатура предстает перед судом», где, в частности, писал: «Диктатура означает повсеместную цензуру, и как следствие – деградацию. Наука способна процветать только в атмосфере свободы слова».

Даже в 1931 году Эйнштейн еще вроде бы верил, что Гитлер вот-вот сковырнется, что его политический капитал – всего лишь результат экономической неразберихи, возникшей после Первой мировой войны в результате Версальского договора, гиперинфляции и массовой безработицы. «Он живет (а точнее, сидит) на голодном брюхе Германии, – говорил Эйнштейн. – Но как только экономические условия улучшатся, он тут же перестанет что-либо значить». В этом контексте его, конечно, можно назвать политически наивным, однако не стоит забывать, что и куда более маститые политики недооценили опасность Гитлера в те времена.

Когда же нацистский лидер был «помазан» в канцлеры, Эйнштейн уже не питал насчет его звериной натуры ни малейших иллюзий. В 1935 году он писал: «Появился Гитлер – человек с ограниченными умственными способностями, не пригодный ни для какой полезной работы, исходящий желчью и завистью к любому, с кем обстоятельства и природа обошлись добрее, чем с ним». Уже через несколько месяцев после прихода Гитлера к власти, в 1933 году, Эйнштейн начал спрашивать: «Неужели мир не видит, что Гитлер стремится к войне?»

Как один из самых известных немецких евреев, он попал под самое пристальное наблюдение нацистской партии. Говорят, за его голову была назначена награда, а в национал-социалистских списках «врагов народа» появилась фотография Эйнштейна с хладнокровной припиской: «Еще не повешен». Когда Эйнштейн и Эльза отправлялись в краткосрочную, как они полагали, поездку в США, они еще не знали, что больше никогда не вернутся в Германию. Однако рассказывают, что, покидая их любимый летний домик в Капуте, в нескольких километрах к югу от Потстдама, Эйнштейн обернулся к жене и сказал: «Посмотри на этот дом хорошенько. Ты больше никогда не увидишь его». Нечего и удивляться, что уже через несколько месяцев нацисты перевернули это жилище вверх дном. А вслед за тем конфисковали всю собственность Эйнштейнов, включая яхту, хранившуюся на берегу.