И действительно, Марк сравнивает Максима с императором Антонином. Оба демонстрировали безупречную силу характера, самодисциплину и выдержку, сталкиваясь с болью и болезнями. Антонин очень заботился о своем здоровье, поэтому на протяжении всей своей жизни почти не прибегал к помощи врачей. Однако он страдал сильными головными болями, а к старости его так скрючило, что ему требовались деревянные шины для поддержания его туловища в прямом положении. Марк заметил, что его приемный отец, едва оправившись от жестокого приступа головной боли, тут же возвращался к своим обязанностям императора с прежней решимостью. Он не тратил время на беспокойство по поводу своего недуга и не позволял боли долго мешать ему делать свое дело. Работая над «Размышлениями», он вспоминал, как тихо и безропотно уходил из жизни Антонин около десяти лет назад, в почтенном возрасте семидесяти четырех лет[117]
. Как и Максим, Антонин всегда был довольным и жизнерадостным. Даже лежа на смертном одре, с последним вздохом он прошептал своему стражнику слово «невозмутимость», которое символизировало как его характер, так и стиль правления. Таким образом, для нас очевидно, что отношение Марка к боли и болезням было сформировано примером этих людей. Вероятно, он также не хотел походить на Фронтона и прочих софистов, которые своей страстью к высокопарной риторике драматизировали собственные жалобы, превращая свои несчастья в личные трагедии.Помимо стоиков, Марк также черпал вдохновение для преодоления боли и болезней из другого, еще более удивительного источника – соперничающей философской школы Эпикура. Эпикурейцы считали, что главная цель в жизни – погоня за наслаждениями (
Марк цитирует письмо, предположительно написанное Эпикуром около пятисот лет назад. Из другого источника мы узнаем, что Эпикур мучился от камней в почках и дизентерии, которые в итоге привели к смерти:
Во время болезни меня не занимали телесные страдания, и с посещавшими меня я не беседовал о подобных вещах. Я продолжал свои начатые ранее научные работы, интересуясь главным образом тем, как мысль, несмотря на свою причастность к подобным движениям в теле, сохраняет тем не менее свой внутренний мир, преследуя свойственное ей благо. И врачам я не дал повода возгордиться, точно они не весть что для меня делают, но жизнь моя протекала счастливо и хорошо[118]
[119].Должно быть, Марка поразил контраст между этим письмом и перепиской, которую он вел ранее с Фронтоном. Как многие из нас, Марк одно время тоже был не чужд разговоров подобного рода и любил пожаловаться на страдания тела, против чего предостерегал Эпикур. И хотя у него было слабое здоровье, Эпикур не жаловался на свои симптомы и не пускался в подробное описание недугов. На самом деле он видел в своей болезни возможность порассуждать с бесстрастным видом о том, как можно занять ум и получать при этом моральное удовлетворение, невзирая на ужасную боль, от которой страдает тело. Он просто продолжал заниматься любимым делом: рассуждать о философии со своими друзьями.
Марк цитирует это письмо и затем наказывает себе всегда следовать примеру Эпикура: не отклоняться от своей единственной цели – обретения мудрости даже перед лицом болезни, боли и прочих невзгод. По его словам, это убеждение справедливо не только для Эпикурейства и Стоицизма, но и для прочих философских школ. Прежде всего, мы должны заботиться о том, как мы используем свой ум в настоящий момент, и думать об этом постоянно[120]
.