Думаю, как все закончить

Я говорю это в шутку. Но Джейк настроен серьезно, и мне, наверное, не стоит шутить.

– У вас хорошие отношения?

– Я бы так не сказал.

– Почему нет?

– Семейные дела. Это очень сложно. Он пошел в маму.

– А ты нет?

Секунду он пристально смотрит на меня, потом снова на дорогу. Мы здесь одни. Уже поздно. Нам не встречались другие машины после той, квадратной. Не глядя на меня, он спрашивает:

– Тебе это кажется нормальным?

– Что?

– Мой дом. Мои родители.

– С чего вдруг тебя заинтересовала «нормальность»?

– Просто ответь. Хочу знать.

– Конечно. По большей части, да.

Я не собираюсь объяснять ему свои истинные чувства. Сейчас неподходящий момент, потому что это был последний раз, когда мы поехали на ферму вместе.

– Я не пытаюсь совать нос в чужие дела, но… Послушай, у тебя есть брат – и чем именно он похож на маму?

Я не знаю, как он отреагирует на такой вопрос. Мне кажется, он пытался сменить тему. Но думаю, сейчас самое подходящее время спросить. Единственная возможность спросить.

Джейк потирает лоб одной рукой, другой продолжая держать руль:

– Несколько лет назад у моего брата возникли проблемы. Мы не думали, что это серьезно. Он всегда был очень одинок. Не мог общаться с другими. Мы считали, что он в депрессии. Потом он начал ходить за мной по пятам. Не сделал ничего опасного, но то, как он за мной ходил, было странно. Я просил его прекратить, но он не слушался. Я ничего не мог сделать. Пришлось вычеркнуть его из своей жизни, отгородиться. Не то чтобы он не мог о себе позаботиться. Он может. Я не верю, что он серьезно психически болен. Это не что-то опасное. Я думаю, его можно вылечить. Я верю, что он гений и глубоко несчастен. Трудно проводить столько времени в одиночестве. Трудно жить, если у тебя никого нет. Человек может так протянуть некоторое время, но… Моему брату стало очень грустно, очень одиноко. Он нуждался в том, с чем я не мог помочь, как бы ни просили. Это уже не имеет большого значения. Но в результате жизнь нашей семьи изменилась.

Вот так открытие. Кажется, за последние тридцать секунд я лучше поняла его родителей, да и самого Джейка. Я что-то нащупала и не готова это упустить. Оно может повлиять на меня, на нас, на вопрос, который я обдумываю.

– В каком смысле он ходил за тобой по пятам?

– Это не имеет значения. Его больше нет рядом. Теперь все кончено.

– Но мне интересно.

Джейк делает радио громче, но мы разговариваем, и это раздражает.

– Мой брат мог стать штатным профессором, но не выносил свое окружение. Ему пришлось уволиться. Он мог выполнять работу, но остальное – все, что касалось общения с коллегами, – было для него слишком тяжело. По утрам его одолевал страх при мысли о взаимодействии с другими людьми. Самое странное, что они ему нравились. Он просто не мог с ними разговаривать. Ну, знаешь, как принято у нормальных людей. Светская беседа, и все такое.

Я замечаю, что Джейк стал давить на газ. Кажется, он не понимает, как быстро мы едем.

– Ему нужно было зарабатывать на жизнь, но пришлось искать новую работу, где ему не пришлось бы выступать с докладами, где он мог бы слиться со стенами. Примерно в то же время он почувствовал себя не в своей тарелке и начал следовать за мной повсюду, говорить со мной, отдавать мне приказы и ультиматумы, как голос в моей голове, всегда рядом. Он вмешивался в мою жизнь, как диверсант. Исподтишка.

– Как же так?

Наша скорость все растет.

– Он начал носить мою одежду.

– Носить твою одежду?

– Как я уже сказал, у него есть проблемы, то есть были проблемы. Я не думаю, что это нечто постоянное. Теперь ему лучше, гораздо лучше.

– Вы были близки? До того, как он заболел?

– Мы никогда не были слишком близки. Но ладили друг с другом. Мы оба умны и амбициозны, так что между нами волей-неволей возникла связь. Я не знаю. Я такого не предвидел – я имею в виду его болезнь. Он вроде как потерял самоконтроль. Такое бывает. Но сразу думаешь о том, насколько мы вообще знаем людей. Он мой брат. Но я без понятия, знал ли его когда-нибудь по-настоящему.

– Должно быть, это тяжело. Для всех.

– Ага.

Кажется, Джейк больше не давит на газ, но мы все равно едем слишком быстро. Погода портится. И уже совсем темно.

– Так вот о чем говорил твой отец, когда сказал, что у твоей мамы стресс?

– Когда он тебе это сказал? Зачем он тебе такое рассказывал?

Он снова сильнее давит на газ. На этот раз я слышу, как растут обороты двигателя.

– Он увидел меня в твоей комнате. И зашел, чтобы поговорить со мной. Он упомянул о состоянии твоей мамы. Не в деталях, но… Как быстро мы едем, Джейк?

– Он упоминал о трихотилломании?

– О чем?

– Она вырывает свои волосы. У моего брата такое тоже было. Она очень стесняется этого. Уже выдернула большую часть бровей и ресниц. И взялась за голову. Сегодня вечером я заметил несколько поредевших участков.

– Это ужасно.

– Моя мама очень хрупкая. С ней все будет в порядке. Я и не подозревал, что все так плохо. Я бы не пригласил тебя, если бы знал, что вечер получится таким напряженным. Я не так представлял себе эту встречу. Но я хотел, чтобы ты увидела, откуда я родом.