Думаю, как все закончить

В отличие от замерзших ягнят в образе свиней, который благодаря Джейку поселился в моем сознании, нет ничего успокоительного или человечного. Я невольно задумываюсь: что, если страдание не заканчивается со смертью? Откуда нам знать? Что, если оно не утихает? Что, если смерть – не выход? Что, если личинки продолжают питаться, питаться, питаться и их по-прежнему чувствуешь? Такая перспектива меня пугает.

– Ты должна посмотреть кур, – говорит Джейк.

Мы подходим к курятнику. Джейк отодвигает засов, и мы, пригнувшись, входим. Поскольку куры уже устроились на ночлег, мы не задерживаемся. Однако я, конечно, успеваю наступить в лужу жидкого, не замерзшего помета, почувствовать неприятные запахи и увидеть, как одна из последних еще не устроившихся на насесте кур поедает собственное яйцо. Здесь пахнет не так, как в овчарне, – внутри каждой постройки свой индивидуальный дух. Немного странно, когда столько кур смотрит на нас со своих насестов. Кажется, они еще меньше рады нашему приходу, чем овцы.

– Они иногда так поступают, едят яйца, если их вовремя не забрать, – поясняет Джейк.

– Фу, – говорю я, так как ничего другого не могу придумать. – У вас здесь нет соседей?

– В общем, нет. Все зависит от того, что понимать под словом «соседи».

Мы выходим из курятника, и я рада, что вонь больше не бьет в нос.

Мы обходим дом с тыла; чтобы согреться, я вжимаюсь подбородком в грудь. Мы сошли с тропы и прокладываем путь в снегу. Обычно я не испытываю такого голода. Но сейчас мне кажется, что я голодала целую вечность. Подняв голову, вижу фигуру в окне второго этажа. Сухопарая женская фигура смотрит на нас сверху. У нее длинные прямые волосы. У меня замерз кончик языка.

– Там твоя мама? – Я машу рукой.

Никакого ответа.

– Скорее всего, она тебя не видит. Здесь слишком темно.

Она стоит у окна, а мы идем, проваливаясь в снег почти до колен.

* * *

Ноги и руки у меня онемели. Щеки раскраснелись. Я рада, что мы, наконец, вошли. Я дышу на ладони, согревая их. За дверью маленькая прихожая. Пахнет ужином – каким-то мясом. Кроме того, я снова чувствую запах гари и еще отчетливый запах, присущий каждому дому. Его собственный запах, который не чувствуют обитатели.

Джейк кричит: «Привет!» Его отец – должно быть, отец – отвечает, что они спустятся через минуту. Мне кажется, что Джейк смущен и даже обеспокоен.

– Хочешь тапочки? – спрашивает он. – Они тебе, наверное, будут великоваты, но без них будет холодно – полы у нас старые.

– Да, конечно, – говорю я. – Спасибо.

Джейк роется в плетеной корзине слева от двери; корзина заполнена шляпами и шарфами. Он выуживает оттуда вытертые синие тапочки.

– Мои старые, – поясняет он. – Так и знал, что они здесь. Хотя вид у них непрезентабельный, они очень удобные.

Он вертит их в руках, рассматривает. Со стороны кажется, будто он их укачивает.

– Люблю эти тапочки, – говорит он, обращаясь скорее не ко мне, а к себе самому. Потом со вздохом протягивает тапочки мне.

– Спасибо, – говорю я. Неужели мне придется в них ходить? В конце концов я их надеваю. Они мне велики.

– Ладно, пошли! – говорит Джейк.

Мы переступаем порог, поворачиваем налево и оказываемся в малой гостиной. Там темно, и Джейк на ходу поворачивает выключатели.

– Чем занимаются твои родители?

– Сейчас они спустятся.

Мы входим в большую комнату. В парадную гостиную. Внутри дом оказывается примерно таким, как я и ожидала, чего нельзя сказать о его внешнем виде. Старая мебель, ковры, много деревянных столов и стульев. Каждый предмет мебели и каждая безделушка неповторимы, индивидуальны. И интерьер… не хочу судить слишком сурово, но сразу видно, что предметы мебели не сочетаются. И все кажется старинным, даже антикварным. Похоже, последние двадцать лет хозяева ничего не покупали. В обстановке есть определенное очарование. Мы как будто переместились на машине времени на несколько десятков лет назад.

Музыка тоже поддерживает иллюзию путешествия во времени. Кажется, Хэнк Уильямс. Или Билл Монро. А может, Джонни Кэш? Похоже на виниловую пластинку, только я не вижу источник музыки.

– Спальни наверху. – Джейк показывает на лестницу за гостиной. – Там особенно не на что смотреть. После еды я покажу. Я тебе говорил, что ничего особо модного тут нет.

И верно. Все старое, но поразительно чистое и опрятное. На столиках ни пылинки. Подушки не рваные и не в пятнах. На какой старой ферме нет пыли? Ни на диване, ни на креслах я не вижу ни собачьей или кошачьей шерсти, ни нитей, ни грязи. Стены увешаны картинами и набросками; их много. Рисунки в основном висят так, без рамок. Картины большие. Наброски разного размера, но большинство из них меньше, чем картины. В комнате нет ни телевизора, ни компьютера. Много ламп. И свечей. Джейк включает оставшиеся лампы.

Скорее всего, его мама коллекционирует декоративные статуэтки. В основном это дети, одетые в причудливые костюмы, шляпы и сапоги. Наверное, фарфоровые. Одни фигурки собирают цветы. Другие несут сено. Что бы они ни делали, они занимаются этим целую вечность.