Думают…

— Знаешь, а ты ведь можешь ничего и не увидеть.

— Ничего? — переспросила она.

— Я имею в виду цвет. Есть вероятность, что после такого долгого пребывания в монохромном мире… — Он не договорил, позволяя ей самой продолжить фразу.

— То есть может так случиться, что я уже стала дальтоником? — заключила она.

Он смотрел на свои перчатки, сильнее натягивая их на пальцы:

— Да, такая вероятность есть. Если это случится, сумеешь ли ты простить меня?

— Но ведь я даже в этом случае по-прежнему буду представлять интерес для медицинской науки? — храбро сказала она. — Это станет моим вознаграждением.

— Ты — прелесть, — сказал он просто, и все ее тело дрожью отозвалось на эти слова. — Я просто решил заранее подготовить тебя к худшему. Это мой долг. На самом же деле, я уверен, что завтрашний день будет счастливейшим в твоей жизни.

— Я тоже так думаю, — сказала она.

И вот этот день настал вместе с рассветной зарей (интересно, а как выглядит эта заря?), и час близился к одиннадцати. Минутная стрелка подступала к двенадцати. Часы начали бить. Но сердце Мэри стучало громче — оно всегда трепетало от сильных чувств. Она услышала, как отодвинули засовы дальней двери. Она поднялась и невольно поднесла руку в перчатке к груди.

Дверь распахнулась, и, улыбаясь в бороду, на пороге появился профессор Хьюберт Диринг.

— Ну, дорогая моя, ты готова к счастливому потрясению?

Мертвенно побледнев, Мэри вперила в него взор. Она не смотрела на его губы, обрамленные бородой и усами, не смотрела в его темно-карие глаза. Ее взгляд был прикован к самому яркому пятну на отвороте его пиджака. В петлицу был вставлен бутон розы, сорванный утром в саду, — ярко-красный бутон с несколькими зелеными листьями на стебле. Профессор перехватил ее взгляд и самодовольно ткнул пальцем в цветок.

— Это… — начал он, но продолжить не успел. Ноги у Мэри подкосились, и она рухнула к ею ногам.

— Мэри! — в ужасе вскрикнул Диринг. Он быстро опустился перед ней на колени, пощупал пульс, расшнуровал платье, ослабил тугие завязки корсета и приложил ухо к груди. Но все напрасно. Девушка была бездыханна. Ярко-красный цвет вонзился ей в мозг, словно стрела, и нежное сердце остановилось, не выдержав столь сильного ощущения.

Роза для Мэри

Это история о том, как Мэри впервые увидела цвет. Она увидела цвет уже молодой женщиной, потому что в отличие от нас с вами ни разу не видела его в детстве. Никто точно не знает, когда ребенок начинает различать цвета, но дети их видят, хоть и не могут нам об этом сказать. Потом они учат их названия и одним из первых запоминают слово «красный».

Мэри выучила названия цветов в детстве, но не видела их, потому что ей их не показывали: она видела только черный, белый и все оттенки серого. Названия цветов не имели для нее того же значения, которое имели для нас, когда мы их учили. Для нее «зеленый» и «синий» были пустыми, иностранными словами, лишенными смысла. Ей не разрешали играть цветными кубиками, мячами или другими цветными игрушками, рисовать цветными карандашами, читать книги с цветными картинками. Она жила под землей, в доме, где ее окружали только черные, белые и серые предметы. Вокруг нее не было зеркал, она не видела цвета своих губ и глаз. Она носила черно-серо-белую одежду круглые сутки. Эта одежда закрывала все ее тело. Она не выходила на улицу и, следовательно, не могла видеть зеленую лужайку, синее небо или радугу. Мэри подрастала и все больше узнавала о разных цветах, вот только цветных вещей ей не показывали. И все — для того, чтобы посмотреть, что случится с человеком, который будет знать о цветах все, кроме того, какие они на самом деле. Что почувствует этот человек, когда, наконец, увидит цвет, подобно Мэри в тот день, о котором я и собираюсь вам рассказать.

Сначала Мэри пыталась представить себе разные цвета, просто думая о них. В детстве она произносила названия «зеленый» или «синий» вслух, пытаясь по звучанию догадаться о цвете. Повзрослев, она обнаружила, что на разных языках названия цветов звучат по-разному, например, «желтый» по-французски звучит jaune, по-немецки — gelb, а по-польски — żolty, но один и тот же предмет желтого цвета (например, лимон или кусок масла) англичанам, французам, немцам и полякам кажется одинаковым. Таким образом, различать цвета по звучанию было невозможно. Тогда Мэри стала изучать такие фразы, как, например, «покраснеть от стыда» или «позеленеть от злости» и пытаться вызвать в себе эти чувства, одновременно представляя тот или иной цвет и отгоняя от себя серый и черный, но у нее ничего не получалось. В книгах еще писали о том, что иногда люди синеют от холода или зеленеют, если их долго тошнит. В конце концов, она пришла к выводу, что человеческие мысли и состояния тела невозможно определить по цвету.