Думать не будем пока ни о чем (СИ)

По дороге она снова начинает нервничать, потому что болтает без умолку. Что я понравился папе, и что очень хорошо, что приехал, и что она подсматривала за мной, пока я спал и выучила на память расположение всех моих татуировок. А потом, смущаясь и заикаясь, сообщает, что мама посмеивалась над ней все утро за устроенный нами переполох.

— Я бы не отказался его повторить, — перехватываю подходящую для разговора тему. — И развить. И углубить.

Йени прикрывает рот ладонью, потом сама себя одергивает.

Не умею я «делать красиво». Взять за руки, заглянуть в глаза с собачьей преданностью, толкнуть прелюдию о том, что я стал другим человеком, когда наши взгляды встретились. Потому что все это — хрень.

Поэтому, пока мы идем по дороге, и писательница держится руками за мое предплечье, без всяких реверансов говорю:

— Малыш, как ты смотришь на то, чтобы сменить квартиру на загородную жизнь?

Она останавливается, опускает руки и выглядит так, словно ее только что ударила молния.

Забавная и милая. Интересная, даже когда говорит о фигне и банальщине.

И несколько дней, которые мы провели вместе, были комфортными для нас обоих.

— Я не уверена, что правильно тебя поняла, — начинает заикаться Очкарик.

— Ты все правильно поняла. — Подхожу к ней впритык, но руки нарочно прячу в задние карманы джинсов. — Я хочу проводить с тобой время, малыш, но у меня вся следующая неделя загружена по максимуму. На свидания, прости, у меня не хватит сил. Если я не посплю хотя бы шесть часов, то башка отключится — и я похерю всю работу.

— Я… понимаю, — кивает она, и уже на этом этапе понятно, что она услышала что-то свое, а не то, что я сказал. — Я не буду тебя беспокоить. Работа… это очень важно. Мы можем… иногда… просто обмениваться сообщениями.

— Малыш, мне мало сообщений.

Йени снова кивает и начинает втягивать ладони в рукава кофты. Прячется, как улитка.

— Я хочу, чтобы ты переехала ко мне. — Не выглядела бы она такой испуганной с глазами на мокром месте, я бы не отказался от пары шуточек по поводу ее непонятливости. Но я точно не хочу видеть, как она расплачется. И не собираюсь становиться тому причиной. — Я все равно буду целый день на работе, весь дом в твоем распоряжении — лови вдохновение, где хочешь. Гуляй, дыши свежим воздухом. Помоги мне обживаться. Встречай с работы. Когда с работой устаканится — будут рестораны, кино, прогулки и вот это вот все.

Она молчит и поочередно кусает то нижнюю, то верхнюю губу.

— Ну скажи что-нибудь, — пытаюсь расшевелить ее.

— Я не люблю рестораны, — шепчет Очкарик.

— Значит, их вычеркиваем.

— Ты серьезно? — до сих пор не верит она.

— Абсолютно. И лучше соглашайся по-хорошему, госпожа писательница, или я напомню, что в моем доме ты можешь кричать громко и сколько угодно, и кроме меня это больше никто не услышит. А я буду слушать с удовольствием.

Она упирается лбом мне в грудь и тихонько говорит:

— Еще бы я отказалась от такого соблазнительного предложения, вредный ты мужчина...

Где-то внутри меня сидело огромное сомнение, что она вот так сразу согласится, так что я заранее приготовил парочку увесистых аргументов на этот случай. Хорошо, что не пригодились. Жаль, что жопой чувствую — так легко и с первого раза у нас будет ой как не часто. Но это всего лишь вопрос принятия. Либо сразу валить подальше от проблем, либо принимать как есть, со всеми тараканами и причудами, и пытаться работать с этим вместе с ней.

По крайней мере уже сейчас ясно одно: у нее не отваливается язык спросить, как сделать так, чтобы мне было хорошо. И мне вдвойне приятнее отвечать ей тем же.

К счастью, когда мы возвращаемся, народ уже вовсю собирает вещи, так что нам остается только присоединиться. Пару раз замечаю, что долговязый борец за права малышки зыркает в мою сторону, а когда Очкарик вертится рядом, показывая, сколько всякого добра мама сложила нам с собой, так чуть не скрепит зубами. Я уверен, что даже слышу звук крошева эмали.

Тут не просто благородная защита.

Но у чувака, если он реально любит малышку и при этом женат на другой, явно проблемы с кукушкой. Хотя, судя по тому, что я успел увидеть и услышать, с головой тут дружат только Воскресенские. Вот отец у Очкарика просто мировой мужик. Но что-то с этой семьей все-таки очень странно. Потому что живут они, мягко говоря, на широкую ногу. Не понтуются, как люди, которые отхватили на дурака хорошую сумму денег и орут о своем богатстве на каждом углу, но все эти мелочи — «Лексус», дом за городом, детали разговоров, шутки, которым подполковник обменивался с Сергеевым-старшим…

Ладно, не один ли хрен?

По дороге в город — мы уезжаем самыми первыми, потому что у нас меньше всего вещей — малышка засыпает. Сбрасывает кроссовки, подтягивает ноги прямо на сиденье и засыпает как ребенок. Только иногда хмурится во сне и забавно шевелит кончиком носа.

Мы договорились, что сегодня она останется у себя, завтра соберет вещи, которые ей будут нужны на первое время — и я заберу ее после работы.