Думы боярина

И пока меня не удалили в Галич, сведения я верные из Углича получал. Потом, правда, скоро нашла у себя в Угличе Василиса нужных людей. Передавала им вести, те – своей родне, что в Галиче были. Так что и здесь меня не удалось увести далеко от царевича. А если проведал о том Годунов? Везде у него свои глаза да уши, тот же Клешнин вот. Может, и вернул в Москву потому, что следить за мной там проще, чем на большом-то удалении? Но мне все равно было об Угличе известно все. А вот о последних событиях никто весточку не прислал, только во дворце прознал о сем. Может, Волохова все-таки…

Прав митрополит – запутаюсь, коли по этой дорожке стану рыть. Хотя и были слухи из Углича, что готовятся Димитрия извести, так этого хотели всегда, чуть не с самого его рождения. А уж когда Иван-то, отец его, покинул грешную землю, так и вовсе каждый день говорить стали либо о возведении мальца на престол, либо о смерти, уготованной ему в ближние дни. Но семь лет прошло. Долго готовились, если это дело чьих-то рук. А может, вновь прав владыка, и никто Димитрия жизни не лишал?»

Эх-х, не ко времени он в Углич едет! Надо бы знать, что у трона государева сейчас происходит: как встретили недобрые вести там, что делать будут? В былые-то времена они, Шуйские, редко в стороне оставались – умели воду мутить да лбами сталкивать ненужных им особ, что невесть какими путями наверх вылезли. Правда, каждый раз оборачивалось все против них же самих, но уж таков удел рода Шуйских – даже оставаясь в стороне от главных событий попадать в опалу государеву да скоротать век в дальних имениях, дожидаясь очередной милости да нового подходящего случая. Так повелось еще со времен Феодорова отца царя Иоанна.

Вот и сейчас он вынужден уехать прочь из Москвы вместо того, чтобы попытаться против Годунова смуту сеять да суд вершить, …

«Смуту сеять! А не по этой ли причине Бориска меня в Углич-то направил, а? Без меня ведь из наших никто ничего не сумеет супротив него сладить. Может, это и есть цель государева шурина – удалить меня из столицы, чтоб не мешался? Тогда выходит, что Годунов под себя подомнет сейчас всех, да еще и против нас, Шуйских, настроит! Хотя нет, против нас не станет он ничего затевать. Главное – возвысить себя, а помешать ему в этом могли бы только мы. Но один – в Смоленске, другой – во Пскове, а я хотя сейчас и ближе их к столице, а все же не так, чтобы влиять на что-то.

Ох, лис! Ну и Годунов! Как же он меня провел! Что ж теперь мне в Угличе делать, какой результат добывать?»

Шуйский поднялся, сделал несколько шагов по келье, развернулся и, пройдя обратно те же шаги, продолжил метаться туда-сюда. Он понимал, что Годунов на этот раз его перехитрил так, что он, Василий Иванович, этого и не заметил. Но зачем было вообще возвращать его из Галича? Неужто проведал о …? Тогда почему к ним никаких мер не принял? Все живут себе, как и раньше, ни о чем не сожалея. Все-таки не мог разгадать Шуйский поведения Годунова.

Через какое-то время боярин немного успокоился. Он остановил свои метания и вновь лег, шумно выдохнув при этом.

«Но если Годунов в самом деле меня с таким умыслом в Углич отослал, то результаты сыска ему ни к чему. Выходит – все равно Бориске, с чем я вернусь, какие сведения добуду. А значит, ничего на самого Годунова в Угличе нет! Тогда, получается, и в самом деле ему безразличен итог? А – мне?.. А мне тем более. Особо усердствовать здесь нечего. Что будет – то и будет. Убили ли Димитрия, или самозаклался царевич – не все ли равно? Жизнь ему уже не вернешь. Нагим же я жизнь немного испорчу – в виноватые их запишу. К чему они теперь мне, без царевича? Все ждали того, что сейчас произошло там, в Угличе, ибо видели неизбежность умерщвления угличского отпрыска; и непременно думали, что сделает это Бориска. А что теперь? Может, оттого и молчит – смекни, мол, Шуйский, как быть лучше – при государе, или обратно – в ссылку, а то и в постриг…

Значит, главное – Нагие. Глядишь, хоть их отдалю от теплого места, чтоб не вели интриг с кем-нибудь. Но в этом мне должны помочь там, в Угличе. Обдумать надобно, как на этих родственников последыша указать, чтоб поверили в вину их».

Шуйский вновь глубоко вздохнул.

«А ведь Годунов сказывал, будто Нагие указали на Битяговского как на убийцу. Или на сына его? Чем не поклеп на верных и преданных слуг царя? Выходит – бунт затеяли, смуту? А за это… Все, вроде, складывается. На том пока и порешим».

Этой ночью Василий Иванович так и не смог заснуть – сначала ему это не давали сделать раздумья об удачной игре Годунова против него, а затем – мысли о предстоящем сыске на месте смерти царевича.

С рассветом он вместе с остальными обыщиками отправился дальше в Углич.