Древние мореходы и рекоплаватели придумывали потокам дунайской дельты романтические имена: опасное Килийское гирло ромеи называли “Волчье устье”, самое беспроблемное для судоходства Сулинское окрестили “Добрым устьем”, мелководное Георгиевское известно как “Священное устье”. Такая поэтика и сейчас кажется более чем уместной: заповедная дельта Дуная – мистический край непуганых птиц, тростниковых плавней, поля разноцветных водяных лилий и горизонты зловещих бордовых закатов. Это разветвленная экосистема, равноправными обитателями которой являются и двадцатисантиметровые целеустремленные пиявки, и одноногие цапли, и тупорылые кабаны, и вечно сонные сомы, и попрыгуньи-стрекозы, и трудолюбивые муравьи. Здесь даже кажется, что Дунай на протяжении своего длинного путешествия из центра на юго-восток Европы старательно собирал водные силы именно для того, чтобы животная и растительная жизнь в его низовьях удивляла невероятным разнообразием. И почти полным отсутствием человека.
На протяжении пяти шестых частей своего течения – от Ульма или Кельхайма до Сулины – Дунай судоходен. Неторопливый пассажирский теплоход преодолеет речную дистанцию за десять дней круиза. Жюль Верн отрядил герою своего дунайского романа на путешествие от истока до устья – это упираться на веслах от рассвета до заката, хоть и под парусом, – примерно три месяца. Современный катер на подводных крыльях при крейсерской скорости сорок узлов домчит от Кельхайма до Сулины за 35 часов, однако это возможно только в теории, а на практике, конечно, придется останавливаться на дозаправку; такой стремительный круиз невероятен еще и потому, что Дунай перегорожен плотинами и шлюзами. Интересно, кстати, знать, нашлись ли торопыги, которые зачем-нибудь поставили рекорд речной скорости?
Дунайская вода течет медленнее, чем научился скользить по ней человек. Капля из ручьев Брег или Бригах доберется до устья, по моим грубым подсчетам [30]
, примерно за месяц. Если ее не выпарит солнце, не задержит плотина, не зачерпнет ведро рыболова, не проглотит речная чайка или какой-нибудь полевой воробей. И тогда эта капля, несущая в себе крошечную толику безвредного ила или, может, молекулу-другую опасного свинца, станет ничтожным элементом Мирового океана, одной из четырех квинтиллионов (число с восемнадцатью нулями) частиц, которые ежегодно дарит Черному морю Дунай. Но море никогда не переполняется. А потом, как пишет Питер Акройд, “воды реки возвращаются к истоку и могут очиститься от скверны”. Все это и есть Процесс Реки.6
Dunaj. Дочь Славы
Обычно ветер на реке упорно дует вам навстречу, в какую бы сторону вы ни плыли.
От Влтавы к Дунаю, из Праги в Братиславу, пассажиров доставляет скорый поезд номер 275 класса EuroCity. Помимо указания на стандарты комфорта эта ж/д кодификация содержит в себе и некоторую метафизику: из одного города европейского класса состав следует в другой такой же ЕвроСити. Экспресс-275 именуется Slovan, “Славянин”, и это тоже не случайно: название подчеркивает, что стальная магистраль связывает две сестринские столицы, младшая из которых, Братислава, в отличие от старшей, Праги, открыто гордится своим славянством.
У этой гордости есть обоснования. Именно просветители словацкого происхождения Ян Коллар и Павел Шафарик в конце первой трети XIX века – независимо друг от друга – выдвинули теорию так называемой славянской взаимности. К&Ш разработали концепцию общественного и культурного тяготения народов славянского мира, основанного на их этнической, исторической и духовной общности. В ту пору все полтора десятка родственных народов были в политическом отношении славянами либо австро-венгерскими, либо турецкими, либо германскими, либо российскими. Образующим элементом “системы взаимности” считалась Россия как единственное тогда самостоятельное славянское государство, хотя в отношении живших в пределах империи Романовых “братских” народов Романовы проводили более жесткую политику, чем по отношению к “своим” славянам Габсбурги и даже во многих случаях Османы.