Дунай: река империй

В поток мифологем, питавших теорию взаимности, вливались и совсем не мифологические реки. В массовом сознании фольклорно-исторический статус получили Волга и Днепр, Дон и Урал, Енисей и Амур, Влтава и Висла, хотя не все эти реки были колыбелями славянства. Сторонники панславизма считали состоятельным и тезис “Дунай – славянская река”, поскольку в его среднем и нижнем течении расположены территории, населенные теперь шестью славянскими народами (словаки, русские и украинцы – на левом берегу; хорваты, болгары – на правом; сербы – на обоих). В словацких фольклоре и литературной традиции Дунай превратился в объект мифотворчества сравнительно поздно, может быть, потому, что реальное освоение словаками дунайских берегов – обстоятельство преимущественно новейшей истории.

Прага, откуда я выехал в Братиславу, в пору зарождения “взаимности” была преимущественно немецкоязычным провинциальным центром австрийской земли Богемия. Братислава, куда я отправился из Праги, именовалась тогда по-венгерски Пожонью или по-немецки Пресбургом (от лат. Posonium; славянский эквивалент Прешпорк использовался редко) и считалась фактически дальним пригородом Вены, где селились не только немецкие ремесленники и торговцы-евреи, но и (по причинам в основном царедворческого характера) мадьярские аристократы. Один из героев классического романа XIX века “Венгерский набоб”, фатоватый барон Абеллино Карпати, так охарактеризовал будущую словацкую столицу: “В Пожони умереть можно со скуки. Единственная местная достопримечательность – это пиво”. Столетие назад в городе с населением восемьдесят тысяч человек лишь каждый восьмой или десятый был словаком. Свое нынешнее имя Братислава получила в 1919 году, через несколько месяцев после образования Чехословакии. Это название (в несколько иной фонетической форме), как считается, предложил в 1837 году все тот же осевший в Чехии словак Йозеф Павол Шафарик. Изучая мимолетные средневековые варианты названия города (Вратислабургиум, Браслав, Брезалауспурк), Шафарик пришел к ошибочному выводу, что основателем столицы нынешней Словакии был правивший в середине XI столетия чешский князь Бржетислав I. Увековечение памяти Бржетислава в названии неизвестного ему города не было фатальным: в конце 1918 года на волне благодарности благословившему возникновение совместного государства чехов и словаков президенту США предлагалось переименовать Пожонь/Пресбург в Wilsonovo mesto (“город Вильсона”), однако такая радикальная идея широкой поддержки не получила.

В словацкой историографии закрепилось использование астионима “Братислава” применительно ко всему тысячелетнему городскому прошлому. Подчас это обстоятельство производит комический эффект. Интерьеры главного братиславского “венского кафе” – кондитерской Mayer на Главной площади – выдержаны в чинном стиле австро-венгерской ностальгии: с бюстом почтенного Франца Иосифа, с копией портрета красавицы императрицы Елизаветы придворной кисти Франца Ксавера Винтерхальтера. По стенам кафе развешаны стилизованные фотографии с городскими пейзажами начала минувшего века; город всюду обозначен на них как Братислава. Франц Иосиф и Елизавета обиженно молчат, но самые многочисленные посетители кондитерской, японские и испанские туристы, на исторические несоответствия внимания не обращают.

Словацкая история, указывают многие видные ученые, скажем, корифеи западного славяноведения Френсис Дворник и Роберт Сетон-Уотсон, – это прежде всего история словацкого народа, но не история Словакии или словацкой государственности. С большим сочувствием о невыгодном для словаков “тысячелетнем браке” с венграми и непростых отношениях с чехами пишет Клаудио Магрис. Эта особенность национального развития – долгий опыт подневольной жизни в многонациональном государстве – дает словацким интеллектуалам многочисленные поводы для общественных дискуссий и патриотических обид. Им обидно, например, что Йозефа Шафарика, как и некоторых других народных будителей [31], в Праге считают всего лишь “чешским просветителем словацкого происхождения”. Хранитель библиотеки Карлова университета, этот проникшийся теорией взаимности историк и лингвист, не только разработал рекомендации метрического принципа для чешского стихосложения и ввел в практику научную дисциплину “славянская археология”, но бытового удобства ради даже изменил произношение и написание собственной фамилии на привычное для чешских глаза и уха Шафаржик (Šafařík). Теперь проспект и университет в городе Кошице отстаивают словацкий вариант фамилии ученого, а улица и мемориальная доска в Праге – чешский.