Дунай в огне. Прага зовет

Глава двадцать первая СВЕТ ВСЕМУ СВЕТУ

1

Кончились бои, и Никола все дни не отходил от Веры. Но что с нею? Заразительная свежесть пышной весны, пахучие цветы, какие ей по утрам приносили солдаты, ослепительно жаркое солнце, звучные песни близких людей, с кем столько времени делила тяготы боев и походов, — все пробуждало в ней чистые сильные чувства жизни, и она не скрывала их. Но стоило заговорить с ней о будущем, как Вера как-то уходила в себя и отмалчивалась.

Они сидели сейчас в тенистом парке, под густою кроною каштанов. Майское утро насыщено ароматом свежих трав и цветов. Воздух чист и прозрачен, и дышится легко и сладко. Скоро домой, на родину. Без Веры Никола не уедет. А она молчит и молчит. Разве мыслимо мириться с этим?

— Нет, ты скажи, мы будем вместе? — уже в который раз он задавал ей один и тот же вопрос.

Не отвечая, она не сводила с него своих синих глаз.

— Ну, скажи же, скажи? — настаивал он снова. И хотя обещающие глаза ее отвечали яснее ясного, ему так хотелось, чтоб были сказаны эти слова и чтоб они рассеяли все его сомнения.

— Ну, ответь же, ответь! — не переставал Никола.

— Любимый, хороший, — прильнула к нему Вера. — Разве я не хочу того же… — сказала и потупилась.

Никола порывисто обнял ее.

— Только…

— Ну, что только? — забеспокоился он, чуть ослабляя руки. — Что?

— Ты же не знаешь своих чувств. Не из кого выбирать — вот и полюбил меня. А начнешь теперь сравнивать — и разлюбишь.

— Сумасшедшая! — Я боюсь другого — ты разлюбишь…

Возвращаясь к себе, Вера повстречала Якорева, и они пошли вместе. Заговорили о любви, о дружбе, о верности. Искоса поглядывая на собеседницу, Максим вспоминал свою мальчишескую влюбленность в эту женщину. Удивительно хороша! Как и раньше, она напоминала ему молодую елочку, свежую и гибкую, немножко грустную и колкую. Она сказала ему, что очень любит Николу. А как же стена? Да, стена. Ведь сама говорила, за старой любовью, как за каменной стеной. Ее ничто не разрушит.

Стена!.. Вера раскраснелась. Она поверила Николе, стена не нужна: за нею, как в заточении. Это, пожалуй, верно, и Максим не осуждает. Только ему хотелось все же спросить, а как быть, если… Если что? Если он не знает, жива ли его Лариса. Когда-то он любил ее, был верен. А пришло время, и нет любви. Все принадлежит другой.

Еще в горах Максим рассказывал Вере о своей Ларисе. Ведь он тоже очень любил ту девушку, сестру товарища, погибшего в море. Как любил? Как… ожидая ее, подолгу томился под заветным кленом, без конца бродил с ней по одесским паркам, катал по морю в шлюпке, пел ей самые лучшие песни. Он был тогда увальнем, а ей нравились живые стройные мальчишки, и она нередко дразнила Максима своим вниманием к ним, разжигая в его душе чувство озорной мальчишеской ревности. Но все равно им было расчудесно. А пришла война — девушка отчалила куда-то в Сибирь. И как в воду канула. Так вправе ли он забыть ее? Вправе ли любить другую?

Вера рассмеялась. Но смех ее не обижал: за ним чувствовалось теплое дружеское участие. Вправе — не вправе? Само сомнение его исключает любовь. Да, исключает. Вера вспомнила слова Думбадзе, его пылкую убежденность, и ей захотелось повторить их, чтоб мысли и чувства стали б близки и понятны ему, Максиму. Смерть любимого человека не отнимает права на любовь к живым, на чистую, хорошую любовь. Погибла девушка — она не помешает его любви, а жива — значит не любит, иначе не смогла бы столько молчать.

Расставшись, Максим одиноко побрел по аллее вдоль узкого озера. В душе у него многое прояснилось, и он почувствовал, как весь разговор этот еще дальше отодвинул его Ларису куда-то далеко-далеко, так что не различить даже лица. Когда же он пытался приблизиться к нему, перед ним оказывалось совсем другое лицо: не бледное, а обветренное и загорелое; не круглое, а чуть удлиненное и остробородое; не пухлогубое, а с тонкими живыми губами, вся прелесть которых раскрывалась в ласково озорной улыбке; и лицо то не с грустными серыми глазами, всегда устремленными куда-то вдаль, а с веселыми цвета морской воды глазами, в которых поминутно вспыхивают горячие золотинки. Чье лицо это? Ясно, ее, Оли, шалуньи-озорницы, которая давно уже вошла в сердце и без спросу разместилась в нем, вытеснив оттуда его Ларису. Он долго думал, что любит Олю, как сестру. Он дорожил этой любовью, берег ее. А вот пережили Витановку, и в сердце сильнее пробилось новое чувство, и оно всецело принадлежало одной ей, Оле.

У самого берега Максим увидел вдруг одинокую березку и в радостном изумлении остановился перед нею. Как Оля! Белоствольная красавица застенчиво наклонилась над водою и словно загляделась на свое отражение. Пышнокудрая, она всякому, кто приближался к ней, обещала покой и прохладу. Максим обнял ее левой рукой и щекою прижался к молодой шелковистой коре. Как знать, почему в душе проснулась вдруг неизъяснимая грусть и пробудила песню. Слова ее он сочинил сам, когда вспоминал про Олю в госпитале: