Дунай в огне. Прага зовет

Семен ползком пробрался в комнату. Вскоре к ним присоединился и Акрам Закиров. Молодой башкир тяжело дышал: он только что с трудом расправился с грузным эсэсовцем. В соседней комнате они в упор расстреляли пятерых гитлеровцев, не захотевших поднять рук. Едва разведчики тронулись дальше широким коридором, как сразу же ввязались в новую схватку. На них напали семеро. Правда, двое из тех упали еще раньше, чем сцепились врукопашную, но силы все равно неравные. Толстозадый немец в черной куртке зажал Михасю голову. Юркий разведчик завертелся вьюном. Изловчившись, он зубами вцепился в толстую мясистую руку, сильно рванул голову, и его чуть не стошнило от чужой соленой крови. Взвыв, немец ослабил мертвую хватку. Михась рванулся еще и в какую-то долю секунды разрядил автомат в своего противника. Немец грохнулся, скрипя зубами и поддерживая пухлый живот. Михась расстрелял еще одного эсэсовца. Третьего прикончил Зубец. Остальные двое, насевшие на Акрама, подняли руки. Башкиру пришлось вести их на сборный пункт военнопленных. Но в первой же пустой комнате один из них бросился на сапера, и все трое покатились по полу в одном клубке. Распутал его Якорев, выручивший Закирова.

— Ах, гады, в плен не хотите! — зло закричал Акрам. — Так вот же вам, вот! Издыхайте по-собачьи!

Оставив Акрама, Максим бросился вверх по лестнице. В одной из комнат он наскочил на эсэсовского офицера.

— Хэндэ ауф! — требовал Максим, тесня его к нише окна. — Сдавайсь!

Якорев прижал его к стене, заталкивая в развороченную снарядом нишу. Немец озлобился и упорствовал. Сильным ударом Максим опрокинул его вниз.

В другой комнате рыжий толстяк загнал Ярослава в угол, пытаясь размозжить ему голову о стену. Выручил Гареев. Схватив толстяка за ногу, он опрокинул немца. Сквозь закрытую дверь грохнула очередь. Демжай растерянно взглянул на Якорева. Все магазины у обоих давно расстреляны. Казах сбоку стволом автомата открыл дверь и бросил в нее две гранаты. Оттуда понеслись истошные крики по-русски: «Мы плен, плен!»

Зубец с группой комсомольцев очищал комнату за комнатой с таким порывом, что все с трудом переводили дух.

В поисках Зубца Акрам нагнал Голева. Одну из комнат они забросали гранатами, и оттуда как из брандспойта брызнула белая струя пуха, от которого сразу сделалась совершенно темно. Он залеплял глаза, прилипал к губам, попадал в горло, лез в нос.

— Вот, дьяволы! — чихая, ругался Тарас. — Сколько пуховиков натащили. Видно, надолго устраивались.

Глеб Соколов со своим взводом пробился выше всех, вынуждая салашистов к капитуляции.

Пока роты Черезова очищали верхние этажи, немцы контратаковали и снова заняли нижний этаж. Жаров ввел в бой первый батальон. Им теперь командовал Леон Самохин. Его подразделения быстро оттеснили противника на второй этаж, биржа стала походить уже на слоеный пирог: внизу Самохин, над ним немцы, еще выше Черезов, над которым снова эсэсовцы и салашисты. Но черная туша биржи уже вся утыкана белыми флагами.

Пленные сбивались кучами, ожидая отправки.

— Капут Салаши, капут! — без конца твердили они избитую фразу.

— Он давно плут, раньше бы раскапутить! — смеялись бойцы.

Березин остался в нижнем этаже биржи, куда стягивались роты Черезова и Самохина. Думбадзе уже наступал за биржей. В одной из комнат вдруг послышалась песня:

Пусть ярость благородная
Вскипает как волна.
Идет война народная,
Священная война.

Березин даже рассмеялся, и у него вроде полегчало на душе. Как же он не догадался сам. Ярость! Именно, ярость! — вот чем был пронизан весь бой за биржу.

2

Мертвое здание биржи осталось позади. Батальоны Кострова повернули к парламенту, полк Жарова взял левее, в сторону площади Франца Иосифа. Просто удивительно, как долго венгерская аристократия пресмыкалась даже перед тенью австрийского императора, этого — «фазана в эполетах».

Роты Самохина штурмовали здания возле Академии наук. Но их сдерживал убийственный огонь из подвалов и окон главного полицейского управления.

— Бей по ним! — требовал Леон от Руднева, — Кроши проклятущих!

Про себя он подумал: «В здешних катакомбах ни одну тысячу людей сгубили». Стены содрогались от взрывов. Немецкие фаустники били из проломов окон, косили наступающих из пулеметов. Но все их попытки тщетны. Прикрываясь броней танков, бойцы пробивались к самому фасаду здания и в нижних этажах завязывали гранатный бой.

Дóроги, очень дóроги последние метры. Всюду трупы солдат в серых шинелях. У Ярослава повязана левая рука. Голев забинтовал раненую ногу. Окровавлена щека у Матвея Козаря. С дороги ползет раненый, оставляя на снегу красный след. На носилках пронесли умирающего офицера, попавшего под разрыв фауста. Пушка Руднева опрокинута, и его наводчик убит.

Ярость боя нарастает с каждым часом. Бойцы очищают дом за домом. Остатки гитлеровцев и салашистов сбились в здании Академии наук. Все чаще появляются группы пленных. Слово «плен» вдруг сделалось модным и универсальным: его отлично понимают и по-немецки, и по-венгерски.