Дунай в огне. Прага зовет

Уже потом выяснилось, что он с задунайских нефтепромыслов и приехал, чтоб за бесценок скупить акции, которыми еще владели некоторые дельцы капиталистической Венгрии. Но Советская Армия наступает столь быстро, что ему не удалось обделать выгодное дельце. Он так и выговорил «дельце». Помешали, оказывается.

— Ну, и «демократ»! — качал головою Голев.

— Чего ты хочешь, — иронизировал Соколов, — только в фамилию вдумайся: шваль и хиль!

— Американец тоже! — даже разозлился Матвей Козарь.

— Какой он американец! — запротестовал Максим. — Настоящие американцы либо куют оружие, либо штурмуют сейчас линию Зигфрида. С теми и я заодно. А таких…

— А таких, — перебив, заключил Глеб, — таких я зубами рвал бы. Думаю, настоящие американцы на меня не обиделись бы даже.

7

Йожеф изумлен. За пятнадцать лет он вдоль и поперек исколесил весь город. Но как мало все изменилось. А пришли русские, и столько перемен. Что стало с людьми? Еще вчера казалось, они покорно принимали жизнь обездоленных. Сегодня они богачи, и у них уже право — говорить, требовать, решать. У них сила.

С семи лет отец привез его сюда в ученики. Йожеф изо дня в день видел этих людей. Он ел с ними, пил, спал. Знал все их тайны. Сначала страшно было. Потом привык. В квартале «Мария-Валерия телеп» ко всему привыкают быстро. Чего он только не видел тут! И мать, бросившую ребенка в колодец; и сына, задушившего больного отца; и умирающих детей, которым по неделе не давали есть и пить. Видел глаза, потухшие и смирившиеся со всем на свете, и глаза, обжигающие ненавистью и не прощающие ничего и никому. Все видел. Жизнь здесь каждого ожесточала по-своему.

Ведь как было. Вот богатые — у них все. А вот бедные — у них ничего. Их много, их очень много, и их некому сосчитать. А ведь как просто сосчитать. Бедные создают — богатые владеют. По какому праву? Пусть бы каждому свое. Ты сработал — ты и получай. Вот справедливость! А кругом ложь и обман. Как же мириться с этим? И Йожеф жил ожиданием, надеждой. Ведь должно же быть иначе. В нем никогда не засыпал чистый голос против любой несправедливости. Почему же со всем мирятся взрослые? Почему? Сколько лет эти мысли бились в его измученном мозгу. Только потом он понял: у них отняли силу, отняли право. А казалось, так просто подняться и разом уничтожить всех, кто мешает жить. Ведь это так просто. Стоит лишь решиться. Было же, люди решились и победили, стали хозяевами. Только у них недостало сил отстоять свою власть, и советская Венгрия погибла, Йожефа тогда еще не было на свете. А пришли русские, и люди снова решились. Они теперь, как хозяева. У них сила.

Лишь недавно Йожеф нашел людей, каких не знал раньше. Судьба свела его с Имре Храбецом и его людьми. Он слышал про них и раньше, сочувствовал им, а не встречался, не знал. Теперь он нашел и не потеряет. Он навсегда с ними, с коммунистами. Его отец Ленина видел. Жаль, отцу не пришлось бороться — задавила жизнь. Йожеф будет бороться. Он станет народным солдатом.

Но вот настали и дни, когда молодая еще неокрепшая Венгрия начинала создавать свою демократическую армию. По всей стране вдруг появились синие листовки с призывом — добровольно вступать в ее ряды. И Йожеф решился, не раздумывая. Он будет воевать за новую Венгрию. Он еще не знал, какой будет она, та Венгрия, но верил, будет народной, справедливой.

Старый Миклош по-своему переживал эти дни. Откуда только взялись силы, энергия. Будто вернулась молодость, и Ленин снова звал его на борьбу с мировой гидрой, на борьбу за свою землю, за свою честь, за свое счастье. Он сразу бросился к русским, чтоб показать им удивительную листовку.

— Видали, — шумел Ференчик среди разведчиков, — будет и у нас своя народная армия. Мой Йожеф тоже идет, чтобы воевать бок о бок с вами. Возьмут — и я пойду.

Истые венгры с энтузиазмом шли в эту армию, посылали в нее своих сыновей и братьев, своих отцов и мужей. На многолюдных митингах коммунисты разъясняли, что их партия всеми силами поддерживает создание новой армии. Она посылает в нее верных борцов народа, испытанных партизан, лучших людей. У каждого добровольца коммунисты лишь спрашивали, любит ли он родину, ненавидит ли гитлеровцев, может ли храбро и умело сражаться за демократию.

Даже старый Миклош загорелся стать солдатом этой народной армии.

8

Осматривая только что отбитый у немцев и еще дымивший с угла большой дом, в одной из комнат разведчики наткнулись на ребенка. Лет семи девочка забилась в пустой угол и страшными глазами глядела на чужих солдат, стоявших у двери с оружием наперевес. Опустив автомат, Максим взял девочку на руки. Все ее хрупкое тельце трепетало мелкой дрожью, и она не ответила ни на один вопрос, заданный Павло по-венгерски.

Максим спустился в подвал, куда сбились жители дома и без труда отыскал ее мать. Обезумев от горя, женщина с час металась по дому в поисках ребенка. Сейчас она не знала, как отблагодарить русских солдат, спасших ей дочь.