Дунай

Путаница переходит все границы, так бывает со стариками, забывающими имена и даты, ошибающимися на целые десятилетия и не помнящими, кто еще жив, а кто умер. В любом случае наш выбор будет произвольным, условным, как и подобает эпохе законченного нигилизма; раз истины нет, для ее поиска можно выбрать какой угодно критерий — так устанавливают правила игры в шахматы или дорожного движения. Ведущая в Сулину прямая линия понравится сторонникам волюнтаризма, а то, что судоходность этого пути обеспечили выкопанные каналы, подстегнет любителя «Регуляции». Значит, договорились: Дунай заканчивается в Сулине.

15. В широкое море

Искусство, представляющее собой образцовую знаковую систему, подкрепляет выбор в пользу Сулины. На берегах прирученного Дуная, неспешно и невозмутимо приближающегося к своему концу, стоят на коленях женщины — полощут и расстилают сушиться половики. Ржавые корабли покачиваются на волнах, словно в живом, действующем порту, однако город мирно дремлет, опустив руки, погруженный в долгий апатичный сон, отчего он уснул — никто уже и не помнит. В магазинах и на складах шаром покати — одно сало да консервы, даже на базаре прилавки пусты, горы редиса, которым торгуют на каждом углу, воспринимаются как пародия на изобилие.

Не оставившая заметных следов прерванная модернизация разрушила старый турецкий город, разбросанный между пыльными дорогами, грудами мусора и деревьев; окошки кассы речного вокзала закрыты, несколько человек нерешительно становятся в очередь, не зная, когда можно будет купить билет и можно ли будет вообще это сделать. Солдаты — частично в форме, частично в гражданском, — заняты бесконечными строительными работами. В гостинице «Farul», то бишь «Маяк», можно перекусить, но выпить разрешается только во дворе, куда еду не приносят.

Сулина — покинутый, заброшенный город, кинопавильон, в котором все сцены давно сняли, и артисты уехали, бросив ставшие ненужными тексты ролей, костюмы и декорации. Юрист Константин Франц, противник Бисмарка, сторонник федеральной многонациональной Миттель-Европы, в которой немецкий элемент стал бы объединяющим, но не подавляющим, мечтал о дунайской федерации, которая, следуя буквальному смыслу слова, включала бы и устья, и дельту, и сулинский маяк, стоящий на месте впадения реки в море. Все эти планы остались в прошлом, их словно водой унесло, — отвечают плещущие о берег волны. Снятый фильм рассказывает о старой дунайской Европе, в нем есть несколько любовных историй, дипломатические интриги, изящество прекрасной эпохи, зажатые в рамки Европейской комиссии по Дунаю, которая со всеми подстилающими соломку предосторожностями и изящными узорами политики девятнадцатого столетия, руководила работами по расширению и переустройству порта.

История отбыла из Сулины, оставив горстку турецких домов, маяк, построенный на налоги, которые платили заходившие в порт суда, да несколько фасадов, которые с натяжкой можно причислить к модерну. Сегодня в Сулине скапливается приносимый Дунаем мусор. В написанном в 1933 году романе «Европолис» Жан Барт, то есть Эуджен Ботез, рассказывает о том, как в Сулину, словно обломки потерпевших крушение судов, приносит человеческие судьбы; этот город, как явствует из его литературного названия, Европолис, до сих пор окружен ореолом роскоши и изобилия, как порт, стоящий на важных торговых путях, как место встречи людей, прибывших из дальних стран, этот город мечтает, грезит о будущем, суетится, но постепенно растрачивает свое богатство.

В романе греческая колония и ее кафе служат фоном картины постепенного увядания, которому Комиссия по Дунаю обеспечивает политико-дипломатическое достоинство или, по крайней мере, его видимость. И все же книга Барта — история иллюзии, упадка, обмана и одиночества, несчастья и смерти, симфония конца, в которой город, пытающийся стать маленькой европейской столицей, превращается в отмель, в заброшенный порт.

Я иду к морю: хочется увидеть устье, опустить руку и ногу в смесь всеобщей кончины или нащупать место разрыва, точку распада. Пыль превращается в песок, земля — в дюны на пляже, ботинки покрываются грязью в лужах — они тоже могут быть устьями, малюсенькими кривыми ртами, через которые истекает кровью Дунай. Вдали синеет море. В колючей степи виднеются заброшенные стройки, груды мусора, кусты верещатника, пахнет гудроном, по соседству друг с другом лежат православные, турецкие, еврейские, старообрядческие кладбища. 17 мая 1924 года, которому суждено было стать последним днем его жизни, Симону Брунштейну было 67 лет; ограда, напоминающая лес нацеленных на равнину копий, оберегает покой безымянного турка; стела хранит память о капитане Дэвиде Бэрде, утонувшем в Сулине в 1876 году, в возрасте 46 лет; Маргарет Энн Прингл 21 мая 1868 года было двадцать три года, она похоронена рядом с Уильямом Вебстером, старшим помощником капитана «Адалии», который попытался спасти барышню и утонул.