Дунайский лоцман

Наружность их была совершенно различна, но в паспорте, который содержит лишь общие приметы, пришлось бы употребить одинаковые термины, чтобы описать и того и другого.

Так же как и Ладко, Стрига был высок, широк в плечах, силен, имел белокурые волосы и бороду. У него также были голубые глаза. Но этими общими чертами и ограничивалось сходство. Насколько лицо одного с благородными чертами выражало откровенность и сердечность, настолько грубые черты другого говорили о лукавстве и холодной жестокости.

В нравственном отношении различие еще более увеличивалось. В то время как Ладко жил открыто, никто не мог сказать, как добывает Стрига то золото, которое он тратил, не считая. Так как об этом ничего не было известно, людское воображение давало себе полную волю. Говорили, что Стрига предатель своей страны и народа, служит наемным шпионом у турецких угнетателей; говорили, что к занятию шпионажем он добавляет контрабанду, когда представляется случай, и что всевозможные товары переправляются благодаря ему с румынского берега, на болгарский и обратно без уплаты таможенных сборов; говорили даже, покачивая головой, что всего этого еще мало и что Стрига обычно добывает средства грабежом и разбоем; говорили еще… Но чего не скажут? По правде, никто ничего не знал о делах этой подозрительной личности, и, если обидные предположения публики отвечали действительности, он, во всяком случае, был очень ловок и никогда не попадался.

Впрочем, об этих предположениях говорили друг другу по секрету. Никто не рискнул бы громко сказать слово против человека, жестокость и цинизм которого всех устрашали. Стрига мог притворяться, что не знает мнения, какое о нем создалось, и приписывать всеобщему восхищению дружеское расположение, которое многие выказывали ему из трусости; он проходил по городу, как завоеватель, и возмущал его скандалами и оргиями в компании самых развращенных городских обитателей.

Между таким субъектом и Ладко, который вел совсем другой образ жизни, не могло быть никаких отношений, и, в самом деле, они знали друг друга только понаслышке. Логически рассуждая, так должно было и остаться. Но судьба смеется над тем, что мы зовем логикой, и, видно, где-то было предписано, что эти два человека встретились лицом к лицу и стали непримиримыми противниками.

Натче Грегоревич, известной всему городу своей красотой, исполнилось двадцать лет. Сначала с матерью, потом одна, она жила по соседству с Ладко, который знал ее с детства. В течение долгого времени в доме не хватало мужской руки. За пятнадцать лет до начала нашего рассказа отец пал под ударами турок, и воспоминание об этом отвратительном убийстве еще заставляло дрожать от негодования угнетенных, но не порабощенных патриотов. Его вдова, вынужденная рассчитывать только на себя, смело принялась за работу. Опытная в искусстве вязания кружев и вышивок, которыми у славян самая бедная крестьянка охотно украшает скромный наряд, она сумела обеспечить свое существование.

Для бедняков особенно мрачными являются периоды смуты, и не раз уже кружевница страдала бы от постоянной анархии в Болгарии, если бы Ладко тайно не приходил ей на помощь. Мало-помалу большая дружба установилась между молодым человеком и двумя женщинами, которые предлагали юноше убежище под своим мирным кровом во время его досуга. Часто он стучался вечером в их дверь, и часы протекали у кипящего самовара. Иногда он предлагал в благодарность за их сердечный прием развлечение в виде прогулок или рыбной ловли на Дунае.

Когда умерла госпожа Грегоревич, истощенная беспрестанной работой, Ладко продолжал покровительствовать сироте. Это покровительство стало даже более неусыпным, и благодаря ему никогда девушка не страдала от разлуки с матерью, которой она обязана была тем, что не погибла от голода.

Итак, со дня на день любовь закрадывалась в сердца двух молодых людей. Они поняли это благодаря Стриге.

Заметив ту, которую обычно называли «красавицей Рущука», Стрига увлекся ею внезапно и яростно, что хорошо характеризовало его необузданную натуру. Как человек, привыкший, чтобы все склонялись перед его капризами, он явился к девушке и без всяких формальностей предложил ей руку. Впервые в жизни он столкнулся с непобедимым сопротивлением. Натча с риском навлечь на себя ненависть такого ужасного человека объявила, что ничто не заставит ее решиться на подобное замужество. Стрига напрасно возобновлял попытки. Он только добился, что при третьем предложении перед ним наглухо закрыли дверь.

Тогда его злоба перешла границы. Дав волю своей дикой натуре, он разразился такими проклятиями, что Натча испугалась. В тревоге она поделилась своими опасениями с Сергеем Ладко, и доверие девушки зажгло его гневом, таким же сильным, как испугавший ее гнев Ивана Стриги. Не желая ничего слушать, Ладко в необычайно резких выражениях бранил человека, осмелившегося поднять взор на Натчу.

Однако Ладко дал себя успокоить. Последовало туманное объяснение, но результат его был совершенно ясен. Часом позднее Сергей и Натча радостно обменялись первыми поцелуями жениха и невесты.