Дунайский лоцман; Кораблекрушение «Джонатана»: романы

В это утро Илиа Бруш мог быть довольным. Он не только вытянул два десятка плотвы, но и дюжину карпов и несколько подлещиков. Если господин Иегер в действительности был страстным любителем, каким он старался себя показать, ему оставалось лишь восхищаться быстротой и точностью, с какой его хозяин подсекал так, как это требовалось для данного вида рыбы. Едва только он замечал, что рыба взяла, он остерегался тотчас выводить добычу на поверхность воды, он давал ей походить в глубине и устать от напрасных усилий освободиться: Бруш показывал непоколебимое хладнокровие — необходимое качество рыболова, достойного этого звания.

Ужение закончилось около одиннадцати часов дня. В хорошее время года рыба перестает клевать, когда солнце, поднимаясь до высшей точки, заставляет блестеть поверхность воды. Добыча, впрочем, казалась достаточно обильна. Илиа Бруш даже опасался, что ее слишком много, из-за незначительности городка Нейштадта, где баржа остановилась в пять часов пополудни.

Он ошибся. Человек двадцать пять или тридцать сторожили его появление и приветствовали аплодисментами. Не пришлось много хлопотать, в несколько минут рыба оказалась продана за двадцать семь флоринов, Илиа Бруш немедленно вручил их в качестве первого дивиденда господину Иегеру.

Этот последний, сознавая, что не имеет никаких прав на публичное восхищение, скромно укрывался в каюте, где к нему присоединился Илиа Бруш, отделавшись от своих восторженных почитателей. Нужно было не терять времени для сна, так как ночь предстояла очень короткая. Желая добраться пораньше до Ратисбона[19], куда считалось около семидесяти километров, Илиа Бруш решил отправиться в час ночи, что давало ему возможность поудить днем, несмотря на продолжительность перегона.

Тридцать фунтов рыбы поймал Илиа Бруш до полудня, так что зеваки, толпившиеся на набережной Ратисбона, ждали не напрасно. Энтузиазм публики, видимо, увеличивался. Любителями был устроен на свежем воздухе аукцион, и дневная распродажа принесла лауреату «Дунайской лиги» сорок один флорин.

Он и не мечтал о подобном успехе, и ему пришла в голову мысль, что господин Иегер, пожалуй, заключил превосходную для себя сделку. В ожидании, пока это дело выяснится, он готов был вручить сегодняшний заработок законному владельцу, но Илиа Брушу оказалось невозможным выполнить свой долг. Господин Иегер скромно оставил баржу, предупредив компаньона, что его не надо ждать ужинать и что вернется поздно вечером.

Илиа Бруш нашел вполне естественным, что господин Иегер хочет посетить город, который был в продолжение почти полустолетия местопребыванием немецкого райхстага[20]. Может быть, он испытал бы меньше удовлетворения и больше удивления, если бы мог видеть, каким занятиям предавался там пассажир, и если бы он узнал его подлинное имя.

«Господин Иегер, Вена, Лейпцигерштрассе, номер 43» — послушно написал Илиа Бруш под диктовку незнакомца при первой их встрече. Однако вновь обретенный спутник очутился бы в большом затруднении, если бы рыболов оказался более любопытным и, предприняв со своей стороны расследование, неприятности какового только что испытал на себе, он, по примеру нескромного жандарма, попросил господина Иегера предъявить документы.

Илиа Бруш пренебрег предосторожностью, законность которой ему, однако, продемонстрировали, и это пренебрежение должно было повлечь для него более чем серьезные последствия.

Какое имя немецкий жандарм увидел в паспорте, поданном ему господином Иегером, никто, кроме них двоих, не знал; но, если это было действительно имя владельца настоящего документа, страж порядка прочитал имя Карла Драгоша.

Страстный любитель рыбной ловли и начальник дунайской полиции были в действительности одним и тем же человеком. Решившись попасть во что бы то ни стало в лодку Илиа Бруша и предвидя возможность непобедимого сопротивления, Карл Драгош заранее принял меры. Вмешательство жандарма было подготовлено, сцену разыграли, как в театре.

Успех был такой полный, что Драгош даже смутился. Почему, прежде всего, Илиа Бруш так сильно взволновался после приказа жандарма? Почему он так боялся быть доставленным в полицию, боялся так, что даже пожертвовал любовью к одиночеству, причем самая сила этой любви представлялась чрезмерной? Честный человек, черт возьми, не трусит до такой степени перед полицейским комиссаром: ведь самое худшее, что могло из этого выйти — задержка на несколько часов, а когда не спешишь… Правда, Илиа Бруш спешил, над чем тоже стоило пораздумать.

Недоверчивый, как всякий хороший полицейский, Карл Драгош размышлял. Он был достаточно наделен здравым смыслом, чтобы придавать значение случайным обстоятельствам. Он просто регистрировал эти мелкие замечания в памяти и прилагал все силы ума к разрешению более серьезной задачи, которую возложил на себя.