Дунайский лоцман. Необыкновенные приключения экспедиции Барсака

Пока выполнялись эти работы, Камаре нигде не было видно. Он появлялся с мрачным и рассеянным видом лишь для разрешения какой-нибудь сложной технической проблемы, требовавшей его присутствия, и снова скрывался в свое жилище, где в одиночестве съедал пищу, подаваемую слугой Жоко.

Тоннель был окончен в назначенный срок. На рассвете

30 апреля восемьдесят метров трубы были проложены, и осталось только прорыть выходной колодец; это следовало сделать до восхода солнца.

И пора было: уже за три дня до этого, 27 апреля, провизия пришла к концу; порции, и без того недостаточные, были еще уменьшены.

Хорошее настроение и спокойное отношение к трудностям жизни плохо вяжутся с пустым желудком.

Настроение заводского персонала понемногу менялось.

Работали для спасения жизни усердно, но лица были сумрачны, и рабочие часто обменивались словами, полными горечи. Они все, видимо, уже начали постепенно терять слепое доверие к начальнику, которому еще недавно приписывали сверхъестественную силу. Да, этот волшебник, несмотря на свой гений, не мог помешать им умирать с голоду! Обаяние его меркло.

С другой стороны, по заводу стала гулять легенда, начало которой крылось в нескольких словах о Жанне Бакстон, сказанных Камаре во время первого выступления, перед разрывом с дворцом. В то время увлечению Гарри

Киллера пленницей не придали большого значения. Это было принято, как одно из доказательств его деспотизма –

ни более, ни менее. Но по мере того, как положение ухудшалось и истощение ослабляло рассудок осажденных, появилась общая тенденция выдвигать на первый план эту фантазию Гарри Киллера, о которой сам он давно позабыл.

Эта идея, раз попав в мозги, уже не выходила оттуда и по закону кристаллизации поглотила все остальные.

В настоящее время это считалось признанным фактом.

Рабочие стали твердо верить в то, что они страдают, переносят осаду и голодовку исключительно из-за прекрасных глаз мисс Бакстон. Если бы она сдалась, был бы немедленно заключен мир. Жертвы, приносимые ста пятьюдесятью людьми ради спасения одной, казались чрезмерными.

Жанна Бакстон знала об этом повороте настроения; по некоторым уловленным словам, по мрачным взглядам она отгадала их враждебность и поняла, что на нее возлагают ответственность за опасности, которым подвергаются.

Хотя она была далека от мысли приписывать себе такое большое значение, все же это единодушие влияло на нее, и мало-помалу она сама начала склоняться к мысли, что если сдастся Гарри Киллеру, эта жертва, быть может, освободит других осажденных.

Без сомнения, жизнь ее будет ужасна возле человека, которого она подозревала в убийстве брата. Но ведь обвинение еще не доказано, и, кроме того, если не хватит сил, она может найти убежище в смерти. Наконец, это был ее долг, каким бы жестоким он ей ни казался.

Эта идея так овладела ею, что она не могла удержаться и открыла ее друзьям. Она обвиняла себя в трусости я говорила о сдаче Гарри Киллеру при условии, что он обеспечит безопасность остальных. Слушая ее, бедный

Сен-Берен плакал.

– Вы хотите обесчестить нас, мадемуазель! – с негодованием кричал Амедей Флоранс. – И обесчестить бесполезно! Гарри Киллер слишком уверен, что получит нас всех, и не продаст этого удовольствия по дешевке. Да он и не сдержит своих обещаний, если даже их даст!

Барсак, доктор Шатонней и даже Понсен заговорили хором, и Жанна отказалась от своего благородного, но бессмысленного проекта.

Впрочем, теперь, когда тоннель был кончен, этот проект отпадал сам собой. Через несколько часов Тонгане скроется и на следующий день даст сигнал к восстанию и освобождению заключенных. После полудня 30 апреля началось сверление вертикального колодца. Никакая случайность не помешала работе, к полуночи труба вышла на свежий воздух, и верный Тонгане исчез в темноте.

Вертикальную трубу убрали, и песок засыпал узкий колодец. На поверхности осталось небольшое углубление в форме воронки, но при отсутствии других признаков вряд ли можно было предположить, что осаждающие догадаются о связи этой воронки с заводом, находившимся на расстоянии более восьмидесяти метров.

Если план Блекланда был обрисован достаточно ясно, читатель должен помнить, что прямо против завода находился угол стены, отделяющий квартал белых от квартала рабов.

С этого угла Тонгане должен был дать сигнал к отправлению оружия, как только представится благоприятный случай. И уже вечером 1 мая туда направились взоры осажденных, которые собрались на возвышенной площадке, устроенной по приказу Камаре над жилищами рабочих, ближайшими к Ред Риверу.

Но, как и следовало полагать, в этот день прождали напрасно. Если Тонгане даже попал в невольничий квартал, он еще не имел времени организовать восстание. Однако и на следующий день сигнала не было. На заводе начали беспокоиться. Успокоили себя лишь тем, что в эту ночь ярко светила полная луна. Как ни был остроумен способ, изобретенный Камаре, оружие, сложенное на площадке, нельзя было переправлять.