Дуновение (СИ)

   Стал в Москву чаще наезжать. Сняли на Большой Ордынке имение, точнее часть. Хозяева имение поделили на два. В одной части, с главным домом, жили сами. А вторую часть, с усадебным флигелем, сдавали. Вот там Степан с супругой и жили в Москве. Доходы росли, он подумывал собственный дом в Москве купить или построить. Жить в Москве Степан не боялся. В его деле в полиции как внешний был описан? "Сухощав, щёки впалые, лицо бреет чисто, волосы носит длинные, спадающие на лоб". А сейчас он каков? Гладкий стал, морда округлилась. Усики стал носить. Волосы поредели и наверх зачёсаны. Кто его признает? Встреть его старые друзья-ссыльные, и те бы не узнали.

   К новому веку Нан подарила любящему супругу дитя, дочку. В тех кругах, где вращались Степан и Нан, опять мода пошла давать имена европеизированные: Серж, Франц, Николя, Аннет, Натали, Марго или Даниэль. Дочь назвали Элиза. Когда девочка начала говорить, то имя своё правильно выговорить не могла. Всё говорила - Елизда. Так в семье её все и звали.

   Забурлил двадцатый век. Опять же знание марксизма позволило Степану почти без потерь пережить потрясения революции пятого-седьмого годов. Из Столыпинских реформ он для себя также выгоду извлёк. Нажился на поставках в армию, реформируемую после русско-японской войны. И вот пришёл тот страшный год, когда должна была начаться первая мировая война. Но не ждали её московские аристократы и дельцы. Тратили большие деньги, жили на широкую ногу и считали себя властелинами этой жизни.

   Началось лето. Зашёл Степан отобедать к Тестову. Многие жаловались, что ресторан сильно изменился. А Степану нравилось, что купцы сюда перестали хаживать. Он уже давно к другой публике прибился, к аристократической.

   И вот сидит Степан в отдельном кабинете, ест раковый суп с расстегаями. И тут официант говорит:

   - К вам один господин просится, переговорить по делу-с.

   - Приличный хоть господин?

   - Более чем-с. Портсигар с каменьями, часы золотые.

   Степан улыбнулся широко:

   - Зови.

   Заходит господин роскошно одетый, с приличными манерами. Но шляпу из тонкой соломы кремового цвета, фасон "Пушкин", с головы не снимает.

   Садится господин напротив Степана и официанту через плечо велит принести бутылку Шато-Икема 1898 года. Официант быстро принёс.

   Степан вопросов не задаёт, господина рассматривает, ждёт, когда гость сам разговор начнёт. Пригубили вина. Степан наконец спрашивает:

   - Что вам угодно?

   - Мне угодно с вас получить.

   Степан только плечами пожал:

   - Я вас, милостивый сударь, не помню и вам не должен.

   - Вспомнить вы меня вспомните, - обещает гость. - И должны вы мне давно и должны крупно.

   - С каких же пор должен?

   - А вот как из ссылки сбежали.

   Степан помрачнел и сказал твёрдо:

   - Знаете что, господин революционер? Я за свои заблуждения молодости давно исправился. Революций я поддерживать не собираюсь. А если вы захотите по моему поводу в полицию пойти, идите. Дело давнее. Кто сейчас вам поверит? Или вы меня "эксами" пугать будете? Так бомбистов я тоже не убоюсь.

   Собеседник Степанов улыбнулся так противно и говорит:

   - Революции я люблю. Все мятежи и волнения народные приводят меня в экстаз. Но сам я не революционер. А должны вы мне, так как богатством своим вы мне обязаны.

   Степан встал, салфетку и-за воротника вынул и на стол бросил:

   - Разговор у нас глупый выходит. Я вас знать не знаю, и всего сам добился. А захотите и дальше у меня деньги вымогать, я на вас в полицию пожалуюсь.

   - А как меня в лоб камнем били, убить желая, не помните?

   Тут Степан не сел, а рухнул в кресло.

   - Так выжил ты, бродяга? Слава Богу.

   Степан перекрестился, гость поморщился.

   - Хотя, честно скажу, не мучила меня совесть, не мучила. Но сейчас рад, что ты жив.

   Господин осклабился:

   - Убить меня никак нельзя. А что совесть не мучила, я знаю, и рад этому.

   - Что же ты хочешь? - усмехнулся Степан, обретая прежнее спокойствие. - Денег больших?

   - Всего лишь, что ты мне тогда пообещал.

   - Я ничего не обещал, - возмутился Степан.

   - А душу? Я же предупредил тебя, что душу погубишь. Ты что сказал? Нет, мол, души. Значит обещал мне душу.

   Тут господин шляпу снял, а под ней рога.

   - Сегодня понедельник, - сухо говорит чёрт. - В пятницу после утреннего кофию я к тебе за душой приду.

   Два дня Степан ходил сам не свой. Жена стала приставать с вопросами: что стряслось?

   День он молчал, а потом не выдержал и всё рассказал. Жена в слёзы, он в слёзы, сидят рыдают. Часа полтора рыдали, тут пришла дочка. Стала она их пытать. Что родители плачут? И ей рассказали. Она губки поджала, подумала и говорит:

   - И когда господин чёрт явится?

   - В пятницу с утра.

   - А у чёрта, верно, есть душа?

   - Да какая же душа у чёрта?

   - Он создание Божие. У растений и зверей душа есть, как нам батюшка в гимназии говорил. Значит и у чёрта есть.

   Помолчала Эльза, потом продолжила.

   - Я с ним, с чёртом, сама поговорю. Я спать пошла, и вы спать ложитесь.

   И ушла.

   - Да как же дитя с чёртом говорить будет? - всплеснула руками Нан.

   - Пусть поговорит, - зашептал Степан. - Она - дитё безгрешное, ей чёрт ничего не сделает. А вдруг она его разжалобит, и он мне ещё годков десять даст.