Дурак

Девушка издает рычащий, злой звук, непонятный в тональности и несложный в интерпретации, и берет с вешалки у двери белый халат, накидывает на плечи. В кармане она позвякивает ключами, достает их и отпирает шкафчик, стеклянные дверцы легонько дребезжат от ее резких движений. Она выхватывает пузырек с нашатырным спиртом, открывает его. Мессала пробует приобнять ее, говорит:

— Успокойся, ничего страшного ведь не случилось!

Но девушка сует ему под нос пузырек, и Мессала отшатывается.

— О, мой бог, Офелла, я даже почти протрезвел и понял, что делаю со своей жизнью.

Скорая помощь в виде бутылки вина тут же оказывается у него в руках.

— Спасибо, Регина, дорогая, что бы я делал без тебя?

К Юстиниану Офелла более милосердна, она пихает ему под нос ватку, смоченную нашатырем, тот морщится, как от кошмарного сна, потом так же быстро вскакивает, едва не выбив пузырек из ее руки.

— Как я был? Традиционные эстетические теории оказались непригодными для описания этого опыта?

Офелла смотрит на него с полсекунды, потом нарочито медленно отставляет пузырек, подходит к столу, с шумом выдвигает ящик и начинает бросать в него шоколадками. Яркие обертки мелькают у меня перед глазами, а потом оканчивают свой маленький полет, ударившись о Юстиниана.

— Ты меня обманул! Ты обещал, что если я соберу эту штуку, ты не будешь дергаться слишком сильно! Просто будешь нести свою чушь! А если бы ты сдох!

— Но я бы не умер, Офелла!

— Я поверила тебе!

У нее взвинченный резкий голос и большие, голубые и злые глаза с острыми точками зрачков. Она бело-розовая, как хорошо раскрашенная кукла, и очень-очень милая, девочка с открытки, оттого еще более странно видеть ее в такой ярости.

— Если бы ты только предупредил, что будешь творить что-то подобное, что ты…

— Что я готов на все ради искусства? — спрашивает Юстиниан с гордостью, и в его тщеславное лицо летит еще одна шоколадка.

Мы все смотрим на происходящее, как на еще один виток представления, такой же ненастоящий и далекий от жизни, как все предыдущее, и Офелла это понимает. Шоколадка летит в меня, но я успеваю пригнуться.

— О, — говорит Ниса, поймав ее. — Спасибо!

— Пошли вон отсюда! Это медицинский кабинет, здесь больной!

Она не выдерживает и добавляет:

— На голову больной человек!

— Я его лучший друг, — говорю я. — Потому что других друзей у него нет.

— Толпа ревет? — спрашивает Юстиниан.

— От омерзения, — говорит Мессала. — Я полагаю, кое-кто из них сейчас спустится на первый этаж, покупать себе новую одежду. Ты способствуешь развитию общества потребления, мой дорогой ультралевый братец.

Юстиниан только потягивается до хруста костей, говорит:

— Тяжело было простоять в одной позе четыре часа, но и это не предел для того, кто создан повергать в прах традиционные методы осмысления социальной действительности! Одежду мне! Артист замерз!

В лицо ему летят рубашка и брюки, Офелла явно не из тех, кому становится легче, если выпустить пар. Юстиниан берет одну из шоколадок, разворачивает, с аппетитом кусает.

— О, я прямо чувствую, как происходит кроветворение!

Он не спешит одеваться, ест шоколад и болтает ногой, его блуждающий, вечно блестящий взгляд находит меня.

— Марциан, о, я так счастлив, что ты решил посмотреть на мое выступление!

Если честно, я надеялся, что когда мы с Нисой придем, он будет делать что-нибудь менее ужасное, к примеру, лежать на ледяных блоках, пока сверху на него капает раскаленный воск. Даже то, что я думаю о таком как о чем-то менее ужасном уже характеризует деятельность Юстиниана.

— Скажи мне, я потрясающе справился? Восприятие искусства и его целительная сила могут помочь даже людям вроде тебя, захваченным автоматизацией мышления.

Прежде, чем я успеваю что-нибудь сказать, Юстиниан переключается на Нису.

— О, прелестное создание, неужели я так впечатлил тебя, что ты решила проверить, все ли со мной в порядке?

Ниса говорит:

— Нет.

И только чуть погодя добавляет:

— Я здесь с Марцианом. Он говорит, что ты художник. Но пока я поняла только то, что ты — голый.

— И изрядно оздоровившийся. Моя гениальная подруга Офелла буквально из мусора собрала мне аппарат для плазмафереза! Полагаю, токсины покинули мой организм.

— Как и некоторое количество крови, — говорит Регина. — Мы до последнего надеялись, что ты умрешь, поэтому и пришли сюда.

— Да, мы отказываемся ходить на твои перфомансы, где нет риска для жизни.

— Если риска для жизни нет, это уже и не совсем перфоманс, особенно для того, кто само свое тело представляет объектом искусства, — тянет Юстиниан. Он не спеша, тоже словно бы под взглядом камеры, начинает одеваться.

— И, кстати, я тебе не подруга! — говорит Офелла. — По крайней мере, теперь!

— Жаль терять кого-то столь гениального! Не переживай, Офелла, я за все заплачу!

Но Офелла его не слушает, она выходит из кабинета, затем возвращается, чтобы запереть шкаф, с лязгом захлопывает дверцы, проворачивает ключ, и так же зло уходит. А Юстиниан продолжает говорить, словно ничего не произошло.