Дурак

На дереве прямо перед нами, примерно на уровне моих глаз висит лисья голова. Искаженная страданием морда и широко распахнутые, желтые, как у Нисы, глаза с вертикальными зрачками заставляют меня отшатнуться. В рыжем лисьем лбу горит опал, под луной в нем разгораются и гаснут искры всех на свете цветов.

Юстиниан вдруг останавливается, смотрит на лисью голову, а потом мгновенно белеет, как будто у него сердце прихватило.

— Мне кажется, я понимаю, где мы. Марциан, мы опоздали всюду. Правда, я понятия не имею, почему вы здесь.

Я смотрю на опал, внутри которого бродит сияние. Учительница говорила, что это называется иризацией. Как будто в этом камне полыхает огонь или извергается крохотный, с ноготь размером, вулкан.

— Мы здесь, — говорю я, завороженный этой красотой. — Потому что мы шли искать моего бога.

— Мы его никогда не найдем. Это похоже на Великий Лес моего бога, куда мы попадаем после смерти. Может, из-за того, что моя душа здесь самая сильная, мы все попали к моему богу?

Я пожимаю плечами. Ни на секунду ему не верю — мы идем к моему богу по его знакам.

— Я представлял здесь все несколько менее пугающим. Как будто за дизайн по нашим легендам взялся какой-то паранойик.

Юстиниан осматривается, а Офелла и Ниса переглядываются.

— Глупости, — говорит Офелла. — Я попаду в свой мир, когда умру.

— А я в свой.

Юстиниан сжимает нос лисы, как будто у нее внутри клаксон, а потом замирает, говорит:

— У вас еще есть шанс. Я знаю, чьи это охотничьи владения. Это Малый Зверь, он отправляет плохих преторианцев в небытие. Хотя так как вы не преторианцы вовсе, то вы очевидно самые плохие преторианцы здесь за долгое-долгое время.

— И что нам по-твоему делать?

— Идти вперед, — говорю я. — Это неправда. Не может быть правдой.

Я не мог так подвести папу и своих друзей.

— Марциан, — говорит Юстиниан. — Я бы на твоем месте замер.

А потом, почти без паузы, он кричит:

— Стой на месте!

Выходит настолько убедительно, что я замираю, но потом все равно оборачиваюсь. Юстиниан отличный актер, его испуганным глазам я не доверяю, но девочки жмутся друг к другу позади него, и даже Ниса выглядит такой беззащитной, что на себя не похожа. Тогда я, ощущая как передается мне их страх, смотрю вперед. В темноте между деревьев сияют опаловые глаза.

— О, — говорю я. — Привет! Ты — Малый Зверь?

Темнота расходится, как рана, и оно выходит из нее. Если это Малый Зверь, то мне не очень хочется думать, какой Зверь тогда Большой? Существо ростом, наверное, с половину дерева, причем гигантского дерева в этом лесу. А если встанет на задние лапы, то непременно достанет передними до уровня, где висят головы. Оно не является каким-то конкретным животным и даже не особенно похоже на что-то существующее. Зубастая пасть неестественно длинная, и все зубы похожи на клыки. Так я понимаю: оно в принципе не для природы создано, не чтобы питаться и жить, оно только убивает. Разрез пасти следует до самого основания черепа, и совершенно непонятно, как голова у этого зверя не распадается надвое. Длинный слюнявый язык не держится в пасти, а лапы, похожие на человеческие руки, только покрытые мехом, с длинными, гибкими пальцами переступают по земле. Искривленная спина вздымается вверх, а длинный, лишенный волос хвост, как у крысы, хлещет существо по облезлым бокам. Оно уродливое и даже не просто уродливое, а совершенно отвратительное, и только его опаловые глаза в запавших глазницах красивые до невероятности, завораживающие, такие, что хочется вечно в них смотреть. Оно раскрывает пасть, но многоголосый вой издают головы у нас над головами. Разные животные мычат, воют, рычат, скулят, и все это — предсмертные крики, записанные будто на диктофон, и повторяющиеся снова и снова, оглушающие. Существо напрягается и прыгает прежде, чем я успеваю что-либо сообразить. Но это скорее не существо быстрое, а я медленно думаю. Ниса толкает меня в сторону, оказывается рядом мгновенно, мне в это даже не верится, хотя я видел ее скорость прежде.

Я падаю на усыпанную иголками землю, но лежать и смотреть в небо у меня времени нет. Зверь хватает Нису, его лапа сжимает ее так, что будь Ниса живая, она бы уже кричала от боли. Я никогда не спрашивал у нее, чувствует ли она боль, но судя по тому, что она не кричит, ее боль явно слабее, чем при жизни.