Из Человеческого лишь душа еще не прогнулась перед самодержавием секса.
Цивилизация – загон, в котором малакские человекообразные обезьяны Сиаманг ведут себя как люди, демонстрируя зрителям лысую задницу.
Неизвестная природная катаклизма вызвала катастрофической облысение неандертальцев, первой облысела задница, потом лицо, срам, живот, мозги до сих сопротивляются облысению.
Шевелюра – бурьян непаханых мозгов.
Сознательность – не мое гражданское прилипшее ко мне снаружи.
Жажда жадности Славы.
Рутину законов Вселенной копирует рутина эволюции, и разум будет рутину колебать, пока рутина не рухнет, и не придавит непрошеного новатора обломками своего здравого смысла.
Печаль в глазах человекообразного Сиаманга, когда сопливый потомок кидает ей сквозь решетку кожуру банана, – печаль укоризны разочарованного в потомке пращура.
Обезьяны продались Всевышнему за банан, лисица за виноград, и выбрал Всевышний в наши прародители что подешевле.
Только в зоопарке наши волосатые пращуры встречаются нос к носу со своими родителями лысыми гуманоидами на батарейках.
Павианы в клетке воспринимают безделье как непременную благодарность своих потомков.
Наша жизнь? Ха! Да это нечто гастрономическое между крайностями добра и зла.
Слабости – моя непритворная любовь, и вино, в порыве признательности, посвятило меня в пьяницы.
Когда гений сходит со сцены, гурьбой являются компиляторы.
Судьба последний вагон поезда удачи. Мы цепляемся за поручни, даже вваливаемся в тамбур, но это не значит, что судьба рада нам уступить место, предназначенное ее фавориту.
Мы хлыстом укрощаем норовистую судьбу. Утратившая прыть, она понуро бредет, покорная нашей зарвавшейся воле, не соображающей, а что дальше?
В жертву справедливости приносим совесть друг друга, а она предпочитает наличные.
Мораль – взаимовыгодный уговор совести с совестью жить без любви, но в приличном согласии.
Совесть девка публичная.
У совести ничему не научишься, даже полезному в повседневной жизни.
Ханжество – нравственное извращение воинствующей в тайне похоти.
Ханжа тяготится стыдливостью, ханжа боится естественности неизбежных для человека слабостей и, стиснув зубы, симулирует благочестие.
У совести отродясь не водилось бумажника.
Дырявый кошелек вот все оправдание бедности.
Религия свела КОМПЕТЕНЦИю ВСЕВЫШНЕГО к обязанностям сиделки у койки гуманоида, больного разумом, вышедшего из берегов пластмассового черепа
Увы, был бы Создатель под рукой, не оказалась бы судьба тотализатором.
Мне стыдно за мартышек, хвост мешает науке найти что-нибудь общее с европейцем, доказавшего прямое родствос гориллой бесхвостой.
Электроника страдает наследственными блезнями европейцев, отсутственвием автономнеого источника питания, что выродилось в наркотическую фатальную нефтезависмость от азматских нефтяных рынковю Иранаэле нежизнеспособнв без
Наука все еще набивается Богу в соавторы.
Бог давно бы стал бы академиком, если бы верующие сотрудники скинулись ему кандидатскую диссертацию, подручные кандидаты спроворили докторскую, а богоугодные доктора закатили ученому совету академии банкет.
Поучительно общаться со Всевышним, он не скрывает, что в моих грехах есть недосмотр и его челяди.
Бог дает душечке пожить дольше мужчины, чтобы погрязшее в атеизме государство не обратило в свой доход движимое и недвижимое мужчины.
Господь подарил сон, чтобы, в свое время, я умер ночью, во сне, довольный собой и без боли, мне так понравился подарок, что, довольный собой по ночам, я прихватываю еще часок, другой у дня.
Грех возник, когда запреты морали превысили возможности человека сопротивляться своим желаниям.
Грех – протест нравственного человека против вмешательства нравственности в его семейные дела.
Мораль торопится застолбить место будущего греха – и опаздывает.
Рай возбуждает у лодыря желание потунеядствовать, Ад– любопытство. сочувствие.
Мои желания норовят выскользнуть из рук божьих, защищающих от сетей Нечистого.