Дурак умер, да здравствует дурак

До половины девятого я звонил Райли через каждые пять минут, но так и не застал его. А в половине девятого вспомнил о девице, которая приставала ко мне в парке на Мэдисон-сквер, предупреждала меня об опасности и заявляла, будто бы она на моей стороне. Тогда я не поверил ни одному из ее утверждений, но теперь, похоже, выяснилось, что хотя бы первая половина речи той девицы была в ладах с правдой жизни. Думается, она имела основания сказать, что я в опасности, коль скоро кто-то стреляет в меня пулями.

А может, и вторая часть ее речи тоже соответствует действительности?

Может, девица и впрямь на моей стороне? Может, она скажет, кто и зачем стреляет в меня?

В девять часов. По словам девицы, именно в девять часов мы должны встретиться у нее дома. Западная семьдесят восьмая, номер сто шестьдесят.

Оказывается, вопреки желанию, я все же запомнил адрес.

Идти или не ходить? Если идти, надо отправляться без промедления, потому что, вполне возможно, опоздание лишит мой поход всякого смысла. Но мне очень, очень не хотелось тащиться туда в одиночку, без Райли, или, по крайней мере, не обсудив это с ним, не поведав о случившемся, не спросив, что, по его мнению, нам следует предпринять.

Ладно, последняя попытка. Позвоню Райли домой и, если застану его, расскажу все как есть. А не застану, так отправлюсь на Семьдесят восьмую улицу и выясню, что творится. Все лучше, чем сидеть сиднем и без толку ломать руки.

Райли, понятное дело, дома не оказалось. Превосходно. Я принял решение, и теперь оставалось справиться еще с одной маленькой трудностью: выбраться из дома и покинуть пределы квартала, не рискуя снова угодить под огонь. В конце концов, едва ли разумно полагать, что эти стрелки навеки оставили меня в покое.

Что же делать? Переодеться? Нет. В нашем доме всего трое жильцов, и любой соглядатай без труда узнает меня, какой бы облик я ни принял.

Выскочить за дверь и броситься сломя голову по улице? Тоже нет. От машины все равно не убежишь. К тому же, если я дам понять, что мне известно об их происках, они перестанут прятаться и нападут воткрытую.

Черный ход? За нашим домом был небольшой садик, вотчина мистера Гранта, с трех сторон обнесенный высоким забором. Наверняка я этого не знал, но подозревал, что, перебравшись через забор, сумею пройти сквозным подъездом дома, стоявшего позади нашего, и очутиться на улице за квартал отсюда.

Во всяком случае, попробовать стоило. Я переоделся в черный костюм, предварительно натянув темную кофту, спустился по лестнице и постучался к мистеру Гранту.

Интересно, есть ли у него какие-нибудь увлечения, не связанные с потреблением пищи? На сей раз Грант держал в руке куриную ножку, а за воротником его белела неизменная салфетка.

– Простите, что опять беспокою, – сказал я, – но нельзя ли мне воспользоваться вашей задней дверью?

Грант растерялся настолько, что мне стало жаль его.

– Задней дверью? – переспросил он и оглянулся, словно хотел отыскать ее.

– Долго объяснять, – сказал я. – Честное слово. Но если вы позволите пройти через вашу квартиру и выйти в заднюю дверь...

– Вам надо в мой сад?

– Э... через ваш сад. Я хочу попасть за забор и войти в здание на той стороне улицы.

– На той стороне улицы?

– Обещаю, что при первой же возможности все вам объясню.

Полагаю, он посторонился и впустил меня в дом лишь потому, что сделать это было проще, чем пытаться разгадать смысл моих слов. Грант закрыл дверь и повел меня по своей чистенькой квартире к черному ходу. Отперев замок, он распахнул дверь и снова посторонился, выпуская меня. Когда я протискивался мимо Гранта, он спросил:

– Вы вернетесь?

– Другим путем, – ответил я.

Как же мало мы знаем о нашем будущем.

Глава 9

Света было более чем достаточно. Он лился из окружавших меня со всех сторон окон. Через сад вилась выложенная камнем дорожка, но я не стал следовать ее изгибам, а пробежал напрямик к дощатому забору и взобрался на стоявший под ним металлический дачный стульчик. Остаток пути наверх я преодолел, подтянувшись на руках, после чего плавно спустился с забора по другую его сторону и угодил в хитросплетение из миллиона витков ржавой проволоки. Это были какие-то пружины; они цеплялись за ноги и сжимались подо мной, издавая полнозвучные «прынги», а я выплясывал на них в стремлении обрести равновесие, хотя понимал, что падение неизбежно. Вскоре я рухнул, произведя громкий грохот, сопровождаемый лязгом и звоном.

Я замер, дожидаясь тишины, которая в конце концов наступила, но тотчас была нарушена скрипом распахиваемого окна и сиплым мужским криком:

– Брысь! Проклятые кошки! Брысь! Брысь отсюда к бесам!

Я не шелохнулся. Обладатель сиплого голоса застыл в ожидании и приблизительно через полминуты испустил еще пару-тройку вялых «брысь», после чего закрыл окно.