Дурак умер, да здравствует дурак

– Ну и что? – возразила Карен. – Я помогу вам обнаружить слежку.

– Если эта организация так хороша, как думает Герти, мафия вполне может наблюдать за ее штаб-квартирой. Мало ли что случится. Я не хочу, чтобы ты в это впутывалась.

– Фред, я думаю, ты малость сгущаешь краски, – сказала Карен.

– Сгущаю? В меня стреляли, меня преследовали и травили, Герти похитили, моего дядьку убили, Гаса Риковича тоже! Господи, если я сгущаю краски, то что с ними делают братья Коппо?

– Гас? – спросила Герти. – Что случилось с Гасом?

– Позвоню в контору, – сказала Карен и отправилась в гостиную.

– Что с Гасом? – повторила Герти.

И я рассказал ей о Гасе. Похоже, она была малость потрясена.

– Не понимаю, – сказала Герти. – Что мог знать Гас? Зачем его мочить?

– Кто-то нашел причину, – ответил я.

Вернулась Карен.

– Я готова, – объявила она.

Герти хмуро посмотрела на нее и спросила меня:

– Фред, неужели ты не можешь ее отговорить?

Я молча таращился на Герти.

– Ах, да, – смиренно сказала она. – Я забыла.

И мы втроем вышли на солнцепек. Маленькая армия, готовая внести свою лепту в торжество справедливости.

Глава 38

Мы не успели дойти до конца квартала, когда Герти сказала:

– Кажется, вчера вечером за мной следили.

Я стал как вкопанный и, глядя прямо перед собой, спросил:

– Почему вы так говорите, Герти?

Светило яркое солнце, ядреный утренний воздух был свеж и прозрачен, а я чувствовал себя гораздо более уязвимым, чем на песчаной дюне в Сахаре.

– Потому что за нами едет машина, – ответила Герти. – Очень похожая на ту, в которой меня увезли похитители. Не оглядывайся.

– Я и не собирался, – заверил я ее.

Стоявшая по другую руку от меня Карен подалась к Герти и спросила:

– Вы уверены, что машина та же?

– Похожа.

– Как она выглядит? – тихо спросил я.

– Черный «кадиллак».

– Ну, все, – сказал я. – Нам крышка.

– Здесь они ничего не сделают, – заявила Герти.

– Мы можем поймать такси на углу, – предложила Карен.

– Нет! – рявкнул я. – Им только этого и надо. Мы сядем в такси, а водитель окажется их человеком.

Карен взглянула на меня так, словно собралась повторить, что я сгущаю краски, но потом передумала и спросила:

– Что же нам тогда делать?

– Разделиться, – предложила Герти.

– А может, лучше держаться вместе?

– Сейчас мы – более крупная мишень, – объяснила ей Герти. – А если разделиться, то хотя бы один из нас доберется до ГПП.

– Что ж, возможно, – с сомнением молвила Карен.

– Герти права, – сказал я таким тоном, словно и впрямь понимал, о чем говорю. Во всяком случае, если мы разойдемся, вероятность того, что с Карен стрясется беда, будет уже не так высока. Я точно знал, за кем из нас увяжется черный «кадиллак», и не тешил себя напрасными надеждами.

– Пошли дальше, – сказала Герти. – Как ни в чем не бывало, будто мы и не подозреваем, что творится.

Мы пошли дальше. Как деревянные. Как люди, прекрасно знающие, что творится.

– На углу разойдемся в разные стороны, – не разжимая губ, продолжала Герти. – Не забудь, штаб-квартира ГПП ютится в Рокфеллеровском центре.

– Я помню, – ответил я и, когда мы добрались до угла, спросил: Часы сверять будем?

Карен посмотрела на меня долгим и очень внимательным взглядом.

– Что ж, нет так нет, – сказал я.

Глава 39

«Кадиллак» увязался за мной.

Наша троица распалась на углу Семьдесят восьмой улицы и Бродвея, исполнив этот маневр с четкостью, присущей оловянным солдатикам. Карен свернула нале-во, Герти двинулась вперед, шагом-марш, я а – напра-во.

Направо свернул и «кадиллак».

На Семьдесят девятой улице я опять сделал правый поворот. «Кадиллак» держался на почтительном расстоянии, но я не сомневался, что машина была та же. Наверняка и занавески на задних окнах, по обыкновению, задернуты.

Никогда еще солнце не казалось мне таким ярким, никогда еще витрины магазинов на Семьдесят девятой улице не были так далеко от мостовой, никогда еще здешние тротуары не достигали такой огромной ширины. Никогда еще ни один квартал Нью-Йорка не был столь безлюден майским утром в десять часов.

Я пересек Амстердам-авеню как рассеянный матадор, преследуемый быком.

У проспекта Колумба Семьдесят девятую улицу, будто пробки, затыкают здания планетария и музея естественной истории. Перед ними стояли велосипеды. Мне в голову пришла дикая мысль, и я торопливо пересек улицу, но на всех велосипедах, разумеется, висели замки. В Нью-Йорке замки повсюду, хотя проку от них никакого.

«Кадиллак» застрял перед красным светофором. Будь у меня хоть какое-то средство передвижения, сейчас я мог бы оторваться от преследователей.

Внезапно, обтекая меня с двух сторон, мимо прошмыгнула стайка малолетних велосипедистов. Мальчишки на ходу соскакивали со своих стальных коней, лихо опускали ногами подпорки, привычными движениями доставали замки.

Я огляделся и понял, что мое время пришло.

Ближайший ко мне мальчуган оказался толстеньким, маленьким и очкастым.

Я подошел, взялся за его велосипед и сказал:

– Прошу прощения.

Он тупо посмотрел на меня. Я оседлал велосипед и покатил прочь.