Дураки и умники

Дольше всех пробыл в номере Валера Бугаев, который имел неосторожность вступить с редактором в философский спор относительно будущего России. Тот сказал, что это его мало волнует, а вот не может ли господин Бугаев написать что-нибудь в жанре компромата про Твердохлеба или, на худой конец, про губернатора Гаврилова. Валера оскорбился и сказал, что он такими вещами не занимается.

— Зачем же вы тогда пришли? — искренне удивился небритый, но все же оставил подготовленный Валерой «Анализ политической ситуации в Благополученской области накануне губернаторских выборов». — Посмотрим, может быть, пригодится, — сказал он и небрежно кинул материал на подоконник.

И действительно, отдельные абзацы этого анализа Бугаев с недоумением обнаружил вскоре разбросанными по разным материалам и даже разным страницам газеты «Боже упаси!», при этом выводы из его умозаключений были сделаны прямо противоположные тем, какие содержались в оставленном им в гостинице тексте.

Без всяких проволочек были приняты на работу лишь два молодых, бойких журналиста из редакции «Вечернего звона», специализирующиеся на «светской хронике» и скандалах. Им даже был выдан аванс, после чего они побежали рыскать по городу в поиске сенсаций, которые, в случае их отсутствия, должны были сами же и организовать.

Люди Фуллера пытались, правда, привлечь к сотрудничеству кого поименитее и даже снарядили небольшую делегацию к писателю Суходолову, жившему в последние годы совершенным отшельником и почти ничего не писавшему, но тихо, со стороны сочувствовавшему порушенной жизни. Привезли ему готовый текст в поддержку Зудина и просили только одного — собственноручного автографа, намекая на возможность содействия в переиздании его романа десятилетней давности. Писатель в деньгах нуждался, и очень, так как довольно приличный гонорар, который он получил в свое время за роман и на который рассчитывал безбедно прожить следующие лет десять, как только объявлена была либерализация, в одночасье превратился в пыль, и многолетний каторжный труд писателя пошел коту под хвост, если, конечно, не считать славы и звания лауреата Госпремии. Суходолов выслушал гонцов, почитал бумажку и гордо заявил, что ничего он подписывать не будет, потому что писатель не может никого поддерживать, писатель должен оставаться со своим народом!

Но нашлись другие, правда, не такие именитые, зато и не такие гордые, которые подписи свои весьма выгодно запродали зудинскому штабу, объясняя это самим себе и окружающим тем, что раз уж нынче все продается и все покупается, то почему же именно они должны оставаться альтруистами.

После выхода в свет первого номера газеты «Боже упаси!» сильно возмущенные Жора Иванов, Сева Фрязин и Валера Бугаев снова заявились в штаб Зудина, желая получить разъяснения, каким образом их имена оказались под материалами, которых они не делали, и куда подевались те материалы, которые они отдали лично в руки небритому редактору. Причем Сева Фрязин вообще ничего не писал и не отдавал, он даже не приходил в штаб, но его имя также значилось под какой-то белибердой, опубликованной в газете. Однако дальше прихожей пресс-службовского номера компанию не пустила охрана, а когда Жора попытался качать права, все трое были в довольно грубой форме вытолканы с этажа на лестницу. Что касается старухи Сухановой, то ее во время вычитки того же первого номера хватил сердечный приступ, и она была увезена из штаба в областную клиническую больницу имени профессора Очаковского, где и находилась вплоть до завершения выборной кампании.

— Где вы понабирали этих идиотов? — говорил Фуллер Зудину. — Кто вас просил их приглашать?

— Я думал… — попытался оправдываться Зудин.

— Он думал! У нас без вас есть кому думать. Ваше дело выглядеть. Идите к визажисту, через полчаса едем на встречу с избирателями!

Где и что должен Зудин говорить избирателям, придумывали в группе политологов, находившейся здесь же, на 11-м этаже. Зудину эти политологи казались совершенными бездельниками, но само их присутствие, конечно, придавало

«\ штабу респектабельность. На двери соседнего с ними номера висела табличка «Служба имиджа», и здесь он чувствовал себя более или менее уютно среди симпатичных молодых девушек — парикмахера, визажиста, стилиста, психолога и хореографа. Они обихаживали его перед каждым выходом на публику, а с девушкой-хореографом, учившей его правильно двигаться и танцевать под современные ритмы, у него вообще возникли доверительно теплые отношения, и, если бы не выборы, он бы, пожалуй, пошел дальше, но сейчас вся его жизнь, каждый час и каждая минута были расписаны безжалостным Фуллером, и он должен был подчиняться этому жесткому режиму. Один раз Зудин попытался сопротивляться, заявив: «Это все-таки моя избирательная кампания!», на что Фуллер спокойно заметил: «Неужели? Может быть, и деньги ваши?» И Зудин заткнулся.