Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых

Противоречивая природа социалистических утопий – одно из объяснений насилия, которое сопровождает попытки их насаждения: требуется бесконечная сила принуждения, чтобы люди делали невозможное. Память об этих утопиях довлеет как над новыми левыми мыслителями 1960-х годов, так и над новыми американскими левыми либералами, принявшими их повестку. Больше невозможно скрываться за воздушными замками, которыми довольствовался Маркс. Необходимо мыслить более реалистично, если мы хотим убедить себя в том, что история или движется, или должна двигаться в социалистическом направлении. Так возникли социалистические историки, систематически приуменьшающие зверства, творимые во имя социализма, и обвиняющие во всех бедах «реакционные» силы, препятствующие его развитию. Вместо того чтобы попытаться определить цели освобождения и равенства, новые левые мыслители создали мифопоэтический нарратив о современном мире, согласно которому войны и геноцид – дело рук тех, кто отказывается от праведной «борьбы» за социальную справедливость. Историю переписали через призму борьбы между добром и злом, силами света и силами тьмы. И как бы нюансирован и красочен ни был результат, это манихейское видение истории остается с нами, легитимированное школьными программами и средствами массовой информации.

Нравственной диспропорции, при которой левым приписывается монополия на добродетель, а «правый» считается бранным словом, сопутствует и логическая асимметрия. Предполагается, что бремя доказательства лежит всегда на другой стороне. И снято оно быть не может. Поэтому, когда в 1970-х и начале 1980-х годов вернулся интерес к учению Маркса и в нем снова стали видеть правдоподобное описание человеческих тягот при «капиталистических» режимах, в левых журналах сложно было найти какое-либо упоминание о критике, с которой сталкивались эти идеи с конца прошлого века. Философию истории Маркса ставили под сомнение Мейтленд, Вебер и Зомбарт[3]. Трудовую теорию стоимости опровергали Бём-Баверк, Мизес и многие другие[4]. Понятия ложного сознания, отчуждения и классовой борьбы критиковал целый ряд мыслителей: от Мэллока и Зомбарта до Поппера, Хайека и Арона[5]. Не все из них могли быть отнесены к правой части политического спектра. И не все враждебно относились к идее «социальной справедливости». И в то же время ни один из этих авторов, насколько я могу судить на момент написания этой книги, не получил от новых левых никакого ответа, кроме презрительной насмешки.

Тем не менее мы должны признать, что марксистских очков на носу у левых больше нет. Почему они были сняты и кем, сказать сложно. Однако по какой-то причине революционная парадигма, отстаиваемая новыми левыми, перестала быть важной для политиков из левого крыла. Вместо этого они сосредоточились на бюрократических процедурах и институционализации культуры благосостояния. Цели освобождения и социальной справедливости сохранились, но достигаются теперь посредством законодательных мер, через работу комитетов и правительственных комиссий, наделенных полномочиями искоренять источники дискриминации. Освобождение и социальная справедливость были бюрократизированы. Оглядываясь назад на левых интеллектуалов за десятилетия до распада Советского Союза, я вижу культуру, которая в значительной степени сохранилась до сих пор, закрепившись в своих академических редутах и питаясь жаргонной прозой, накопленной в университетских библиотеках за то время, пока университеты были частью антикапиталистической «борьбы».

Обратите внимание на последнее слово. Это слово из закрытого словаря, который вошел в язык вместе с марксизмом и постепенно упрощался и унифицировался в те годы, пока социалисты занимали интеллектуальные высоты. С самого начала коммунистическое движение вело борьбу за язык и почитало теории Маркса отчасти потому, что они предоставляли удобные ярлыки для определения друга и врага и драматизации конфликта между ними. Привычка оказалась заразительной, так что в той или иной мере ею отмечены все последующие левые движения. В самом деле, трансформация языка политики – это главное наследие левых, и одна из задач настоящей книги состоит в спасении этого языка от социалистического новояза.