Дуративное время

— Меня совершенно не устраивает мистический компонент, — проворчал он. — Я военный и привык подчиняться законам вселенной.

— Так и должно быть, — Балансиров дернул себя за нос. — Наше дело защитить эти законы, когда на них замахиваются. Меня-то не очень смущает мистика. У нас ведь, благодаря таким законам, ее и нет. И не будет, если возьмемся за дело с толком. Потому что речь идет об абсурде. Но абсурд совершенно реален и жестко задан, хотя бы в своих нестыкующихся составляющих. Выживание в абсурде — абсурдно, а потому неизбежно. И дело наше — правое…

— Ну да, разумеется. Но все равно — эти ссылки на высший контроль… якобы можно уйти из-под него…

— А я на вашем месте подумал бы, — возразил Балансиров. — Мы с вами, понятно, останемся здесь… а там — может быть, там удастся развернуть что-нибудь вроде наших оффшоров… деньги перевести, детей отправить учиться? Не смотрели на проблему с этой точки зрения?

— Не смотрел, — насупился Медовик. — Куда учиться? К этим? Ты сам-то отправишь своих?

— Кто знает… — задумчиво сказал Балансиров.

— Ну, подумаем, — решительно хлопнул по столу Медор. — А пока придется объединять подзащитных. Помнишь, была такая песня? «Возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть по одиночке». Для дураков. Они ее сами и пели.

Балансиров поерзал в государственном кресле.

— Не загонять же их в лагеря?

— Кого? Дураков и пьяниц? Зачем же сразу в лагеря — ты опять за свое…

— А как их иначе объединить? Где они возьмутся за руки? Школу открыть для них? Приют?

— И лагерей не хватит, — не слушал его майор. — И времена не те.

— Те времена, — шепнул Балансиров. — Те самые, товарищ майор.

— Опять ты меня не понял. Зачем нам столько рабов? Заводы поднимать? Каналы копать? Это уже нерентабельно, поезд ушел. Надо браться за тонкие технологии, а тут понадобятся другие методы…

— Заводы подправить тоже не грех…

Медор Медовик вылез из-за стола совещаний, прошелся вокруг. Он глядел себе под ноги, стараясь заглянуть за полный живот — что там, за ним? или под ним? в общем, дальше и ниже? Правая рука рывками бросалась вперед, как будто Медовик кого-то бил. Но он всего лишь поддался личному караоке, заработавшему в мозгу: «Пока мы… едины… мы непобедимы. Пока мы… едины… мы непобедимы».

— Надо связаться с медицинскими технологами, — сказал он, очнувшись от эманаций Фиделя и Че Гевары. — Помнишь, они докладывали насчет машинки?

— Познавательной? — сообразил Балансиров.

— Ее самой. Массы не станут объединяться, если мы не повысим их сознательность.

Врачебно-эксплуатационный отдел недавно похвалялся новым устройством, которое давало возможность ненадолго расстаться с собственным телом и посмотреть на себя со стороны. Это происходило не буквально, но в составе гипнотехнического выверта.

Балансиров хрустнул пальцами.

— А если они поумнеют после самопознания? Дураки и пьяницы нам самим пригодятся.

— Никогда ты не будешь майором, капитан, — жалостливо пообещал Медор Медовик.

— Что-то вас нынче на бардов тянет.

— Знаешь, сколько я их переслушал? И перевидал вживую? И вмертвую?

Балансиров уважительно засопел.

— Не поумнеют, — Медовик, наминая себе густые бока, становился на цыпочки и опускался на пятки. Со стены таращился голодный портрет железной выдержки. — Нельзя переделать дурака в умного. Наоборот — пожалуйста, вообще без машинок. Зато уже стало возможно заставить дурака понять, что он дурак.

— Из чего он сделает дурацкие выводы, — подхватил Балансиров, и майор закивал:

— Сделает, но мы ему не позволим. Мы сами подскажем выводы.

— Не понимаю, — сказал тот. — Зачем нам их понимание? Это опасно.

— Ничего подобного. Я же специально подчеркнул: «добровольный переход физических лиц». Добровольный! Как ты думаешь, кто пойдет добровольно, если будет знать, что набирают одних дураков? Даже дурак пошлет их к черту. И будет прав. Пришельцы сулят дуракам хорошее, но тем везде придется плохо. Сила агрессора в том, что дураки не признаются себе в глупости. Это, они думают, не про меня. Это, наверное, других дураков забирают, но я-то умный. Мы это исправим, и они будут думать как надо. Правильно оценивать ситуацию.

— Теперь понимаю. А вы не боитесь, что дурак озлится?

— Да, он озлится. Да, он расстроится. Но мы вмешаемся, и друзья возьмутся за руки. Мы объединим их в общественную силу с единым сознанием. Мы напомним им, что они тоже граждане, что у них есть права. Например, право выбирать и быть избранными. Да они и без того избранные, самим богом. Куда уж больше! Им позволено отстаивать свои интересы на самом высоком уровне. Вот этим они — наполнившись самосознанием, сплотившиеся, — Медовик тяжело уперся ладонями в сукно, — этим они и начнут заниматься. Иначе их растаскают поштучно.

Медовик почесал в затылке.