Дуративное время

— Куда, товарищ маршал? — взметнулся шофер.

Когда-то давно Медовик пошутил, отрекомендовавшись маршалом, но именно это звание и хотел услышать шофер, тогда еще молоденький деревенский парнишка, который отнесся к самозванству очень серьезно. Настолько, что и сам Медор все чаще называл себя маршалом, чтобы не просто слыть, но и быть.

В машине у Медора Медовика был еще один телевизор.

Петр Клутыч каким-то чудом удерживался на экране. Камера иногда показывала окаменевшего красного профессора и снисходительно аплодировавшего либерала. Петр Клутыч выкрикивал короткие и понятные фразы:

— Они крадут людей!..

— Они против Бога!..

— Они забираются людям в мозг!..

— Они делают над людьми эксперименты!..

— Они хотят разрушить наш мир!..

— Им помогают эти вот! — Петр Клутыч указал на либерала. Тот изумленно улыбнулся и, желая подтверждения, ткнул себя в грудь. Петр Клутыч правильно понял иронию и метнул в либерала стакан с минеральной водой.

К трибуне-стойке подбежали люди, но Петр Клутыч вцепился в ее край.

— Они торгуют Богом!..

— Они презирают историю человечества!..

— Они задумали…

— Надругаться над стадами!..

— Отравить дев!..

— Похитить реки!..

— Но ничего!..

— Илья Муромец уже едет!..

— У него металлический конь!..

— Приходите, и вам помогут!..

— В нашей поликлинике!..

Петра Клутыча оторвали и понесли. Он сорвал паричок, бросил его в лицо красному профессору.

— Купите хотя бы это! Иногда это помогает!.. Прикройтесь…

Профессор брезгливо утерся, надулся вконец и стал смотреть поверх публики.

Аудитория взорвалась.

Эпилог

На гранитной набережной расположились два человека.

Один был худ и сутул, второй напоминал сдувшийся мячик. Падал снег, ночной припорошенный лед отсвечивал зеленоватыми фонарями. В зияющей полынье кружила утка. Между сидевшими стояла бутылка, опустошенная на две трети; грубые стаканы, бесхитростная закуска на газетном листе.

— Это не провал, товарищ майор, — в десятый раз твердил Балансиров. Десять процентов — это победа. Кто же мог знать, что он отмочит? А он давно замышлял…

— Не надо сластить пилюлю, капитан, — Медовик неотрывно смотрел в черное небо, безуспешно пытаясь различить звезды. — Десять процентов ничего не решат. Мы могли взять больше. А нашего спасителя человечества я посажу к обезьянам и буду кормить морковью.

Балансиров ничего не ответил и разлил остатки водки.

— Не убивайтесь, — сказал он после паузы, протягивая стакан Медору.

— Время, — возразил тот. — Время уходит.

— Но ты прав, капитан, — сказал он, усвоив стакан. — Нам не пристало убиваться. Десять процентов потенциально спасенных для Бога и государства. Да что государства, бери выше — для мировой деревни. Может быть, этого достаточно? — спросил он себя с надеждой. — Может быть, продержимся на соплях? Тем более, что они будут густеть…

Балансиров выпил.

— Мне нельзя пить, печень больная, — пожаловался он. — Я напьюсь только в одном случае: на радостях, когда вас не станет. Так что живите долго, иногда Балансиров позволял себе шутить с майором. Сейчас он чувствовал, что шутка сойдет ему с рук.

Оба помолчали, обдумывая продолжение.

Утка плавала и опасливо поглядывала вверх.

— Требуется плотная кладка, — с пьяной уверенностью добавил капитан. Мы заделаем щели, залатаем прорехи. Стена реальности, бетонные блоки накрепко схвачены раствором. Инородные чудеса не пролезут.

— Ты не масон?

Оба горько расхохотались и ударили друг друга по плечу.

Медор окинул взглядом спящий город.

— Узок круг их интересов. Он ограничивается зеркалом. И что за беда? для собственного успокоения он пожал плечами. — Российский блин обуглился по краям, но основная мякоть уцелела… Настанет день, и всех нас куда-нибудь заберут, всех похитят, искусят и соблазнят, — тихо молвил Медовик. Он подставил ладонь, и снежинки таяли. — Потому что человек убог и глуп. Человек и человечество держатся сами на себе, на глупости и убожестве, потому что если дать им силу и великую мысль… о, что будет! Какой наступит кошмар…

— Мы этого не допустим, — Балансиров качнулся.

…Ночные призраки, повинуясь космическим позывным, выползали из подворотен и окружали беседующих, но не решались приблизиться.

декабрь 2003 — май 2004