Дурацкие игры магов. Книга первая.

Валя был зол как сто чертей. Мало того, что его подняли ни свет, ни заря, так ещё обрядили в дурацкий сине-жёлтый костюм с двурогим колпаком, украшенным большими, как у блудливой коровы, бубенцами, и посадили на всеобщее обозрение. Против внимания толпы Валентин не возражал, но не на сухую же! "Хоть бы стопку поднесли или бокал вина, на худой конец!" - возмущённо думал он, разглядывая парадный зал, в котором собрались, наверное, больше тысячи лайфгармцев. Здесь присутствовали лирийцы - маги в скромных золотисто-зелёных балахонах УЛИТа и расфуфыренные "по средневековым" меркам придворные Геласия; инмарцы - воины в кожаных костюмах разной степени украшенности и их женщины в строгих закрытых платьях "конца девятнадцатого века"; гномы в сверкающих доспехах, шлемах и с разнообразным холодным оружием в богато инкрустированных ножнах; годарцы - своеобразная смесь лирийцев и инмарцев, натуральных тканей и кожи. Отдельно от прочих стояла кучка высших магов, среди которых Валя узнал пожилого гнома, вылечившего Диму в Белолесье, мага-учителя, до отвала накормившего их в своей загородной резиденции, и предателя-миротворца с окладистой бородой и бегающими глазками. Оставшихся двоих землянин не знал, хотя мужчина смутно напоминал кого-то знакомого, а женщина с надменным, грубоватым лицом, судя по характерному инмарскому костюму, была воительницей.

Валентин прислонился спиной к бархатному креслу, приготовленному для Хранительницы, задумчиво щёлкнул по правому колокольчику и стал вспоминать всё, что слышал о Совете во время суточного запоя с керонцами. "Высших магов в Лайфгарме восемь, и большинство я знаю. Итак, в наличии мы имеем: учителя, миротворца, целителя и воительницу. И путешественника Фиру, помоги ему Боже свернуть шею на лестнице! Наблюдатель и провидица, как я понимаю, сию церемонию не посетят. Ещё бы! Смерть их сына прихлопнул, что ж им на коронацию, или чёрт его знает, как тут это называется, смотреть? Остаётся… - Валя встрепенулся, поднял голову и оторопело уставился на Стасиного отца. - Вот это да! Явился на безумную дочь полюбоваться? Мило! И почему я его не узнаю? Словно… Что-то я такое в книжках читал. Ага, магия отвода глаз называется. Не хочешь, чтобы лайфгармцы знали, что ты жив-здоров? Что ж, понимаю, я тоже люблю быть серым кардиналом!" У Солнечного Друга скопилось множество претензий, которые он с удовольствием бы высказал Фёдору-Михею не только мысленно, но и в лицо, однако бичевание экспериментатора пришлось отложить. Взревели невидимые трубы, возвестив о начале церемонии, и в зал вступили король и королева Годара. Чёрные, парадные одежды Олефира отливали золотом, на тёмно-русых волосах сияла янтарная корона, на плечах покоилась длинная горностаевая мантия. Парчовое бело-золотое платье Алинор искрилось, точно снег под ярким солнцем, а прозрачная накидка из бледно-алого шифона, скреплённая золотой брошью с гербом Годара, напоминала лёгкую закатную дымку, предвестницу ветреного дня. Голову королевы венчал золотой венец, усыпанный рубинами.

За королевской четой, беспрестанно вертя головой, шагала принцесса Маргарет: Олефир счёл необходимым выставить сумасшедшую Хранительницу на всеобщее обозрение. Её нарядили в тёмно-зелёное шёлковое платье с высоким воротом и пышными рукавами, рыжие волосы уложили в сложную причёску и закрепили тяжёлой серебряной диадемой. Стася смотрела в зал, приоткрыв рот, и была счастлива пристальным вниманием толпы.

Олефир и Алинор взошли на возвышение, опустились на троны, и гости склонились перед ними в почтительном поклоне. "Ну уж нет! - с мстительной бравадой подумал шут и развалился перед креслом принцессы, как на диване. Подпёр голову кулаком и снизу вверх посмотрел на бывшую жену:

- Клёво здесь, правда?

- Ага, вот бы Дима посмотрел.

- Сейчас придёт и посмотрит.

Их голоса в абсолютной тишине были слышны в самых дальних уголках зала и вызвали взволнованные шепотки, шелестом листвы разнёсшиеся над толпой. Олефир нахмурился:

- Закрой рот, шут! Твоя работа начнётся на балу!

- Умолкаю, умолкаю, умолкаю, - тоненьким голоском проворковал Валентин и застыл с видом нахального кота, таки добравшегося до хозяйской сметаны.