Дурень. Книга шестая. Тайфун

Сундуков было двадцать два. Или сундуками эти шкатулки назвать сложно. Всё же сундук. Деревянный с крутой такой крышкой полукруглой, с сургучной тёмно-коричневой печатью. Красивые. Открываешь, а там кожаные мешочки, в которых по четыре, видимо, кило. Ну, по десять фунтов. Небольшой такой мешочек. И хоть золото не чистое, а смесь с серебром и медью, а все равно вид мешочка и его вес вызывают оторопь, когда первый раз берёшь в руки. Радостное событие всё же случилось. В третьем по счёту сундуке мешочки были другие. Больше. Достали, позырили… А там самородки. Ну, не очень крупные, но самородки. И в пятом мешочке из этого сундука снос башки и произошёл. Там был один самородок. И весил он килограмма три с половиной, а то и все четыре. Не с чем сравнивать, и нет весов под рукой.

В общем в этот день Виктор Германович узнал, что не три вещи есть, на которые можно смотреть вечно, ну, там, костёр, ручей и как красивая девушка раздевается, но и четвёртая тоже вполне себе — это разглядывание золотых самородков.

Событие шестьдесят третье

«Он запретил вам только мертвечину, кровь, мясо свиньи и то, что принесено в жертву не ради Аллаха. Однако если кто-то вынужден пойти на это, не домогаясь запретного и не преступая пределы необходимого, то нет на нем греха. Воистину, Аллах — Прощающий и Милосердный»

(аль-Бакара, 2: 173).

Про восстание сипаев все знают, поймай в России человека в глубинке, и он тебе, почесав мозолистой рукой затылок, скажет, да слышал, мол, и даже про картину Верещагина вспомнит, где бородатых белых мужиков к пушкам привязали, или не бородатых, но привязали. В Москве, наверное, и в культурной столице процент будет раз в десять ниже, про Верещагина точно не вспомнят, где культура и где Верещагин?

Сашка знал не больше того глубинника раньше. И только после Пхеньяна и рассказа Ивана узнал чуть больше. Возможно, и не каждый учитель истории про такую хрень знает. Сосед по гостинице тогда посетовал, что начнись восстание сипаев на год раньше в 1856 году и неизвестно, как бы выглядел Парижский договор. Уж точно не до войны с Россией сразу наглам стало. То есть, восстание сипаев начнётся в 1857 году. Уже не каждый в глубинке даже скажет, даже всю голову расчесав.

«А знаешь, что послужило триггером», — посмеялся тогда Иван.

«Откуда? Кого-то убили не того?», — предположил Виктор Германович.

«Нет, там круто всё. Выдали сипаям новейшие винтовки Энфилда с капсюльным замком, и отправили стрелять учиться пулями Минье. Ну, те стреляют, ругаются, что какой-то хренью засохшей пули смазаны, и нашёлся сержант, фамилии которого история не сохранила, может и лейтенант, который и говорит сипаям: „Вы неблагодарные скоты, пули смазаны смесью лучшего свиного и коровьего жира. Должны благодарить белого господина“! Ну, тут и началось. Сержанту или лейтенанту тому и в голову ведь не пришло, что корова является священным животным в индуизме, а свинья — нечистой животинкой в исламе. А дело происходило в Пенджабе, где мусульман и индуистов почти поровну, и они столько времени руками трогали этот жир и откорябывали его от пуль. Так руки, это ладно, там всё бы утряслось… может, но при стрельбе солдату было необходимо, держа в одной руке винтовку, а в другой упаковку патронов, вскрыть бумажную коробку зубами, тем самым коснувшись губами коровьего или свиного жира. Какой-то солдат сипай возмутился и стрельнул в того лейтенанта, всё же, точно не помню. Не убил, попал в лошадь, тот видно ещё стрелок был. С этого и началось».

«В одном Пенджабе восстание было, что же его так долго подавить не могли»? — удивился Виктор Германович.

«Нет много где, и в Бенгалии мощное было».

Всё больше ничего Сашка не помнил из того разговора. Потом забыл за годы. И вот только сейчас, когда гадали, куда после разгрома гарнизона Тринкомали идти, и разговор зашёл про Калькутту, кто-то из офицеров и говорит, Калькутта — это Бенгалия. И рассказ тот Ивана про восстание сипаев сразу у князя Болоховского в голове всплыл.

— Точно, господа офицеры, идем мы с вами в Калькутту. Есть у меня идея замечательная.

Чтобы та идея воплотилась, для начали в Тринкомали вместе с сотней моряков и калмыками контр-адмирал Болоховский прогулялся до местной администрации, которая оказалась пустой. Зато местного, чего-то там ковыряющегося в клумбе с розами, нашли. Он и указал, где найти чиновников, и где переводчика. Пусть не быстро, даже из подвалов вытащенные, но нашлись искомые. Расспросили, побили слегка и выяснили, где работники тюрьмы обитают. Оказывается, при тюрьме есть домики и для служащих. В общем, долго ли коротко ли, но перед Сашкой предстали три сипая, сидящие в тюрьме. И какой-то важный чиновник из местных, обвинённый в неуважении белых господ и приговорённый к расстрелу.