Дурман для зверя

Вскрикнув, Аяна взвилась выше, убегая от чрезмерности первого контакта, и закачалась на коленях, ловя равновесие и блуждая по моему лицу вмиг опьяневшим взором. Я же пялился ей прямиком между ног, упиваясь видом драгоценного блеска выжатой мною влаги и ароматом, густым, сладким, дразнящим познать сполна и вкус. Не собираясь себе отказывать, поднял голову, приникая к ее мокрой плоти. Аяна снова жалобно вскрикнула, запрокинув голову, и бедра ее пришли в неподконтрольное ей движение, каждым из которых она выпрашивала у меня оргазм. Но нет, сегодня я не такой милосердный, как вчера. Едва она задрожала в преддверии неминуемой разрядки, остановился, давая остыть. Как быстро ты умолять начнешь, девочка?

Она опустила голову, уставившись непонимающе, а я злорадно оскалился, приветствуя ее разочарование. Ну как, милая, не получить чего-то желанного до зубовного скрежета, когда тебя поманили этим и почти-почти дали? То ли еще будет!

Она подалась вбок, собираясь сбежать, но я впился пальцами в ее ягодицы, удерживая на месте и насаживая на свой рот снова. Как же она уже течет! Долбануться можно! Мою собственную спину гнуло, задница ерзала и отрывалась от матраса, готовый лопнуть член таранил воздух, моля хоть о чем-то. Да ее выдоха на головку сейчас бы хватило, чтобы меня прорвало! Но я продолжил взаимную пытку, опять доведя Аяну до крупной дрожи и каменного напряжения всех мышц, и отстранился, лишая последнего касания языка перед взлетом.

— Да твою же мать! — закричала она и вдруг взбеленилась. Вцепилась в мою голову, начала исступленно проезжаться по моему лицу, хрипя и рыча, в попытке догнать отнятый мною вероломно кайф.

Меня дугой выгнуло от этой ее свирепой сексуальности, и лишь на чистой упертости всегда быть тем, кто сверху, я не кончил тут же сам и не дал ей. Резко опрокинул на спину, накрывая собой и впиваясь уделанными в ее влагу губами в ее рот. Аяна задергалась, кусая, а не целуя в ответ, взбрыкивая подо мной и пытаясь все равно тереться и добиться своего. Какая у меня целеустремленная кукляха, но меня-то ей не побороть. Вжал в постель еще сильнее, обездвиживая совершенно, расположив ствол именно так, чтобы непрерывное давление, сильное, но недостаточное — это все, что ей доставалось, стал неистово целовать, не делая ни малейшего движения внизу.

Аяна окончательно взбесилась, замотала головой, прошлась нещадно по спине и ягодицам ногтями, стиснула бедрами.

— Какого черта?! — взвилась она.

— Что-то не так? — Я хотел прозвучать насмешливо, но какой там сарказм, когда сам в миллиметре от произвольного воспламенения.

— Ты не даешь мне…

— Чего? Того, в чем ты нуждаешься так сильно?

— Да-а-а!

— И что же это?

— Ты знаешь!

— Откуда?

— Я хочу кончить! Сейчас же! — закричала она мне в лицо и неожиданно укусила за губу и застучала пятками по пояснице.

— От моего члена или от моего рта?

— Все рав… Рот, я хочу твой рот!

— Насколько сильно?

— Господи!

— Это не ответ.

— Сильно! До безумия!

— Как и я твой, мультяха моя! — прорычал я, наконец отпуская себя. — Подумай и о моих желаниях на досуге!

Отстранившись ровно настолько, чтобы член нашел нужную дорогу, втолкнул себя в нее, заглушая ее громкий стон своим.

Дальше разум уже ни над чем не властвовал. Я вбивал ее, мечущуюся, молящую, ослепительно прекрасную в этой первобытной гонке за наслаждением, в постель, улетая сам или проваливаясь в бездну — какой хрен разберет. Ничего не имело значения, кроме как угнаться за ней, успеть и самому вознестись, пока вот так она стискивает меня в себе, будто готова поглотить, присвоить, удержать там внутри, где невыносимо горячо и сладко, навсегда. И ревя в потолок, изливаясь до капли, я желал этого навсегда.

Телефон затрезвонил снова, сбрасывая меня с вершины внезапного безумия в реальность. Какое, на хрен, навсегда? Что за чушь? Приподнявшись на локте, уставился в лицо Аяне, замечая блестящие дорожки слез к вискам и мокрые ресницы, и не смог удержаться, чтобы не провести языком еще раз по ее распухшим губам, прежде чем скатиться и пойти за гаджетом. Ладно, навсегда — это, безусловно, перебор, но придержу-то я ее при себе явно надолго. Пожалуй, стоит признать, что это имеет все шансы продлиться гораздо дольше, чем я даже готов был предположить. Не могла ты попасться на моем пути, кукляха, чуть пораньше? Тогда, когда вопрос с Аланой и давлением семьи еще не напирал настолько? Ой, ладно, разберусь и с тем, и с другим. Алане, матери — чертову видимость семьи и потомство, раз так им нужно. А моей кукле — новую жизнь, роскошь, путешествия, подарки, что легко примиряет женщин с ролью постоянной любовницы. Мне ли не знать, такое сплошь и рядом, да хоть моих родителей взять.

— Слушаю! — ответил я на черт знает какой по счету вызов дорогой родительницы.

— Захар! — чуть не оглушила она меня. — Ты почему не отвечал мне?!