Дурман для зверя

Дернул воротник, подставляясь холодному ветру, наклонился, переводя дыхание и собирая в кулак всю волю, чтобы не допустить вытанцовывающего уже на грани всех нервных окончаний обращения. Самое убийственное, что ничего в творящемся безумии не причиняло мне страдания. Нет, ощущения были на грани эйфории, чистого кайфа, что обещал стать всеобъемлющим, только позволь я отпустить себя. Меня трясло от жестокой необходимости поддаться, дать всему свободу, от мучительного предвкушения невозможного наслаждения. Это что же такое? С чего так вставило? Не бывало такого со мной ни разу, даже близко похожего. Поднял перед собой руки и покачал головой, заметив, как они трясутся, как у паралитика, а пальцы так и крючит. Не бывало, точно, до тех пор, пока одна выдра несносная дорогу мне не перебежала и дураком не сделала. И каким бы облегчением и чистым удовольствием ни чудилось пойти на поводу у звериной сущности, разумом-то я понимал, что это будет сущей катастрофой.

— Захар, тебе плохо? Может, позвонить куда? — позвала от тачки Аяна.

Не-а, ты удивишься, мультяха, но мне хоть и тяжко сейчас, но хорошо.

— Куда, интересно? — Внезапно мне стало как-то горько-весело. Кто нам, по-твоему, поможет, кукляха, если оба возьмем и обратимся? Служба по отлову диких животных? Или сразу отстрельная команда?

— В «Скорую»? У тебя с сердцем что-то? — Вот теперь, судя по дрожи, она всерьез начала бояться.

— С сердцем… что-то, — рассмеялся я, разворачиваясь и двинувшись на нее.

Аяна стояла обхватив себя за острые плечи руками. Вылезла на холодину, глупая! Налетев на нее, сходу врезался в ее рот своим, буквально размазывая по себе ее хрупкое тельце, нарочно давая сразу ощутить, как готов для нее.

— Сдурел? — дернув головой, возмутилась Аяна. — Тебе же пло…

Распахнув дверь, я подхватил ее под ягодицы и, нагнувшись, практически швырнул на сиденье, стараясь при этом не ушибить ничем.

— Захар, да какого хрена?! — взвизгнула девушка, когда я тут же наклонился, снова целуя ее жестко, до треснувших губ и привкуса ее крови на моем языке. И застонал, наслаждаясь этим вкусом, удовлетворяя такой малостью жажду зверя. Погоди, одуревшая ты животина, скоро все будет. Имей каплю терпения, не в густой чащобе ведь живем. Тебе-то выйти на волю ничего не стоит, а вот моей девочке реальный трэш предстоит. Так что наше дело — позаботиться хотя бы о безопасности для нее, ведь через остальное проходить ей самой.

— Как часто с тобой такое во сне? — спросил сипло, оторвавшись от Аяны.

— Слушай, это же просто сн… — начала она, тяжело дыша и глядя на меня ошарашенно.

— Ответь по делу! — оборвал я ее, обхватив лицо и принуждая смотреть в глаза, не позволяя ускользнуть. — Ты уже говорила мне про сны. Как часто?

— Ну… — Аяна закусила губу, искушая меня наказать ее новым яростным поцелуем. — Последнее время — каждую ночь.

— В этих снах ты ощущаешь себя словно заточенной в собственном теле, оно как непроницаемая оболочка, а что-то в тебе невыносимо хочет узнать, что будет вне ее?

Девушка подалась назад, вырвавшись из моих ладоней, и уставилась почти испуганно.

— Откуда знаешь?

— Неважно! Отвечай, не думай.

— Да что ты заладил «не думай — не думай»! — сердито вскинулась она.

— Аяна, сейчас не время для твоих взбрыкиваний. Оставь их на потом. — Она передернулась от очередного порыва ветра, а я выпрямился, захлопнул дверцу и, обойдя машину, уселся на свое место. — Ну, я прав?

— В общих чертах — да, — насупилась она, покосившись очень подозрительно, и я на всякий случай заблокировал замок. — Но не то чтобы я прямо сильно хотела узнать, что будет вне… я этого ужасно боюсь.

— Почему?

— Почему? Ты сейчас на полном серьезе такое спрашиваешь? У меня чувство, что… не знаю… что я разрушусь, что ли. Что когда эта чертова папиросная бумага из стали наконец порвется, то от меня ни хрена не останется! Я уже задыхаюсь под ней, будто умираю, но так же до смерти боюсь того, что… И вообще, о чем мы говорим? То есть… как ты мог узнать и что это все значит? Ты какой-то там чокнутый экстрасенс или просто псих?

Очень красочное сравнение с папиросной бумагой и призрачное тотальное удушье сказало мне яснее ясного, что остались у моей кукляхи считанные часы. Словно прорвавшийся, сбивающий меня с ног аромат ее волчицы был четким признаком скорого явления миру ее второй ипостаси. Эх, неверно я все рассчитал, думал еще дни впереди.

— Тш-ш-ш!

— Не шикай, блин! Мне вот сейчас по-настоящему страшно стало! — Ее пульс зачастил, а тело испустило новую волну пьянящего запаха. Твою же мать! Станет нервничать — и все выйдет из-под контроля еще быстрее.