Дурмар (СИ)

Пострадавший оказался высоким и крупным даже по меркам людей. И сами доспехи, очевидно выкованные умелыми кузнецами Брогана, были прочными и крайне увесистыми. Расстегнув ремешки, соединяющие части, мужчина принялся стягивать кирасу вместе с сюрко, которое то и дело старалось запутаться. Спустя несколько минут активной борьбы тяжелая броня наконец-то поддалась. Под ней оказалась кольчуга. Ее уже мужчина снимать не стал. Внешне она, как и остальные латы, казалась новой. Звенья, плотно скрепленные друг с другом, явно демонстрировали отсутствие повреждений. Ни стрел, ни их обломком тоже не нашлось.

Не найдя ран, мужчина продолжил дотошный осмотр. Вся броня, этому мешавшая, была снята и свалена неподалеку, однако ни руки, ни ноги не были ранены. В замешательстве он перешел к голове. Несмотря на то что солдат был явно из Имперских, шлем, который был таким же обязательным, как и перчатки с поножами, отсутствовал. Повертев в руках голову, пропустив сквозь пальцы коротки волосы, он убедился, что и здесь все в порядке.

— Может, это внутреннее?

Он приподнял голову и открыл ей рот, но тут же ужаснулся — зубы было видно плохо, все покрыто кровью. Схватив фонарь, лежавший неподалеку, он придвинул его вплотную ко рту. Мягкое голубоватое сияние осветило то, что с трудом можно было назвать ртом — внутри была глубокая рана, сильнее всего поврежден язык — часть которого и вовсе отсутствовала. Кровь в большей степени уже спеклась, налипнув темным налетом, но была и та, которая сочилась тонкой струйкой. Было очевидно, что рана еще кровоточила.

Уложив солдата обратно, силуэт кинулся к своей поклаже. Открывая ящик за ящиком, достал целую дюжину банок и склянок. В последнюю очередь на свет был вытащен небольшой котелок и кипа чистых тряпок. Действовать нужно было быстро. Выхватив глиняную флягу, он вылил воду в котел, наспех воткнул две рогатины и подвесил котел между ними на перекладине. Содержимое одной из банок, мелко измельченный тысячелистник, он высыпал в плошку, а затем залил кипятком. Когда отвар настоялся, мужчина промокнул в нем ткань и аккуратно, стараясь не причинять боли, залез ею в рот, вытирая кровь. Процедуру пришлось повторить не единожды, чтобы смыть все и обработать. Теперь можно было четко видеть язык, а точнее, небольшой отросток, который уже вряд ли когда будет языком.

После дезинфекции рану стоило прижечь. Вынув кинжал из резных ножен, мужчина положил его так, чтобы кончик лезвия раскалился. Ждать пришлось недолго. Уже скоро стальное лезвие раскалилось достаточно. Взяв мужчину за голову и приоткрыв рот, фигура аккуратно просунула клинок внутрь, а в следующую секунду приложила его к обрубку. Безвольный до этого мужчина внезапно пришел в себя. Боль заставила его очнуться даже на краю гибели. Рывком он схватил фигуру за руку, держащую кинжал. Тот, от неожиданности, чуть было не полоснул рот изнутри, обрывая страдания бедняги, но в последний момент сдержал себя. Хватка была крепкой, выдавая в солдате бойца, но уже в следующее мгновение ослабла, и тот снова потерял сознание.

Закончив с манипуляциями, фигура вынула лезвие изо рта. От ожога язык сильно припух, но кровь уже не бежала. Очистив кинжал от крови и вернув его в ножны, фигура припала к пострадавшему. Многие не выдерживали сильного болевого шока, а такой ослабленный организм совсем не внушал доверия, поэтому, положив руку на шею, он снова прослушал пульс. Слабый раньше, теперь тот был беспокойным, выдавая в своем владельце яростную борьбу за жизнь.

Не дожидаясь того, чем все закончится, фигура принялась за новый отвар. Смешав сушеные корень барбариса и кору дуба, он залил их водой, а после, поднеся плошку с отваром ко рту, заставил пострадавшего насильно выпить. Булькая и то и дело выливаясь, жидкость с трудом попадала в глотку.

Больше ничего нельзя было сделать. Оставалось только ждать.

Мужчина оставил бедолагу в покое. Усевшись рядом в изнеможении, он, словно страж, наблюдал. Было уже далеко за полночь, но он старался не спать, чтобы не пропустить малейшего изменения состояния. Несколько раз тихое дыхание замирало, тогда мужчина, резко вскакивая с места, нависал над раненым, вслушиваясь. Было подозрительно тихо, но потом, неизменно, тишина нарушалась легким, едва различимым вздохом.

Уже под утро, когда редкие лазоревки просыпались в глубине леса, тревожа своими криками, спокойное состояние солдата сменилось беспокойной лихорадкой. Лицо покрылось бусинами холодного пота, а тело бросило в мелкую дрожь. Начался жар. Обтерев от пота лицо, дозорщик накинул на раненого свой добротный шерстяной плащ. Дрожь заметно утихла, и солдат снова погрузился в лихорадочный бред.