— И что дальше? Ты, может быть, уйдешь от семьи, от своего ребенка? Поздно… — Она снова закурила.
— Не кури так много, ты отравишь себя!
— Обычно я курю меньше.
— Я не знаю, как дальше жить.
— Это пройдет. И жить ты сможешь, как и раньше…. Мог ведь все эти годы и ничего, даже посвежел. Лучше проводи меня, — она поежилась. — Прошлого не вернешь. Расскажи мне о себе.
— Да и рассказывать особенно нечего. Рубашка у меня правильная, со складочкой, чтобы не выделяться. Работаю, преодолевая отвращение, неинтересно… Зарабатываю деньги, чтобы прокормить семью. Продаю душу дьяволу, вернее дьяволам. Их у нас много, некоторые злые, некоторые глуповатые, есть сволочные, даже сумасшедшие. Изучаю жизнь в аду, анализирую…
— Не смей, — она поморщилась, — это плохо кончится, я же тебя знаю. Ты или запьешь от тоски или просто заболеешь и выйдешь из игры. Неужели тебе некуда уйти?
— Вид на жительство, не забывай… Да нет, уйти, может быть, и можно, но некуда. В общем-то всюду примерно одно и то же…
Мы зашли в холл гостиницы, с пола до потолка уставленный зеркалами. Наши фигуры шли сбоку, отражались в потолке и мелькали где-то впереди.
— Посмотри, — я показал ей на зеркальные стены. — Вот если бы можно было так раздвоиться, как в этих зеркалах. Тогда один вернулся бы вечером домой и выпил рюмку водки, другая села бы на самолет и улетела в Париж. А нашим отражениям можно было бы взяться за руки и раствориться в пространстве.
— За свои ошибки нужно уметь расплачиваться, милый. — Она время от времени испуганно посматривала на меня.
Мы зашли в лифт и впервые остались наедине. Она закрыла глаза и уронила голову мне на грудь. В тускло освещенном коридоре пахло химией и одинаковые ряды дверей с золотыми номерами тянулись вдаль. Она открыла одну из них. Щелкнул электронный замок, и я увидел стерильный номер с эстампами на стенах и хрустальной пепельницей на столе.
— Нравится? — Голос ее дрогнул. Она указала на картинку, изображающую стилизованную вазу с цветами, бросила на стол какие-то бумажки, которые держала в руке, и подошла к окну. За занавеской шумела улица, по ней катились полированные автомобили, в которых сидели одинаковые люди в белых рубашках с цветными галстуками. Рука ее схватила край занавеси и судорожно скомкала ее. Я подошел ближе. С ее длинных ресниц скатывались слезы и беззвучно текли вниз по щекам.
— Не надо, я тебя прошу… — я обнял ее.
— Представь себе эту пустоту… — Ее голос дрожал. — Я сяду в самолет, внизу огромный океан, я прилечу домой, он меня встретит, я соберу бессмысленные чемоданы, и мы поедем по аккуратным сельским дорогам мимо полей и вылизанных домиков, заросших цветами…
— Не надо, прошу тебя. — Я начал гладить ее волосы, — мне надо было сразу же убежать от тебя. Подумай обо всем плохом, что я сделал тебе. К тому же я устал, ношу строгие темные носки и темно-синие брюки, пью водку, курю, вечерами напиваюсь крепкого кофе, ночью храплю, утром у меня совершенно помятый и обрюзгший вид.
— Идиот! — она вырвалась, и на лице ее появилась злость. — Неужели ты думаешь, что я простила тебя?
— Конечно нет, наоборот… Все, что ты тогда пережила, со временем пропало, ушло глубоко внутрь, а теперь медленно, как дрожжи, начинает вспухать и вылезать наружу.
— Ты дьявол… — Она отшатнулась. — Я сейчас думала об этом именно такими словами.
— Я чувствовал все, что происходит с тобой, хочешь я тебе расскажу? Холодные промозглые вечера, темные коридоры, отчаяние, ты смотрелась в зеркало… Помнишь эту тусклую лампочку в твоем коридоре? Напротив вешалки и старого зеркала.
— Прекрати, мне страшно! — Она вскрикнула и схватила меня за руку холодными пальцами.
— Я люблю тебя, — я прижал ее подрагивающие плечи к себе. — Ты помнишь…
— как мы тогда ехали в электричке… — неожиданно закончила она за меня с легким оттенком иронии.
— Ведьма, читающая чужие мысли! — Я вздрогнул. — Где твоя метла?
— В Париже, я…
— Сюда прилетела на самолете… — игриво сказал я за нее. Ее мысли, казалось, сами возникают у меня в голове. Она посмотрела на меня странным, немного затуманенным взглядом, от которого пробежал холодок по спине и появилось ощущение, что мое тело отрывается от пола. Я как будто смотрел на себя ее глазами, и все чувства, горечь, боль, напряжение и желание, растущее в ней, передавались мне и пульсировали в крови.
— Что с нами происходит? — Она, похоже, чувствовала то же самое. — Я больше не могу…— Она закрыла глаза, и мы уже не принадлежали себе, словно какая-то посторонняя сила тянула нас друг к другу.
Я снова чувствовал и познавал эту женщину, легкий аромат духов, ее горячее дыхание, стоны, дрожащие веки и волосы, ускользающие из моих рук. Окружающее перестало существовать, казалось, прошлое и будущее исчезли, слившись в одну точку и остановив мелькание времени.
— У меня опять это чувство, как будто мы всегда были вместе. — Голос ее был медленным и немного отрешенным. — Ты что-нибудь понимаешь?