Дурная компания

- Ты посмотри, они в стаю сбились, да и тебя хотели притянуть в помощники. Ты уполз как всегда, я заметил, ты всегда из-под опасности уползаешь. И правильно сделал, что уполз. Так что пошли их на хер, понял? Я сделаю так, что они здесь ничего определять не будут. Академик, ты посмотри на него, глубочайший интеллигент. Борис его обосрал с головы до ног, одна эта история с комнатой чего стоит! А он, ты заметил, он его до последней минуты старался выгородить: "Нет Ефим, все в порядке, Ефим, мы с Борей работали". Как он не хотел никого подвести, не хотел скандала раздувать! Все-таки член Академии наук, туда ведь идиотов не выбирали, верно? И друзья мне его прекрасно характеризовали. У него среди учеников одних докторов наук десять человек, это о чем-то говорит, верно? А эта свора начинает шептать: "Ефим, у него подмоченная репутация, да он нам испортит имя и марку". Ни хера не испортит! Наоборот, укрепит! - Ефим сжал кулак и стукнул по столу. - Вот так! Я его попросил с этими отверстиями разобраться, этого, Олега, ему отдал. А то Борис его совсем замучил, верно? Я ведь вижу, на человеке лица не стало. А он неплохой парень, верно? - Ефим внимательно смотрел мне в глаза - Да ты не переживай, как Сталин говорил: "Сын за отца не отвечает". Я тебя не обвиняю, ну не сработался человек с Борисом, подумаешь! Я ведь вижу, парень культурный, они все здесь грубые, нахрапистые, а у него тонкая кость, культура в глазах. Это очень важно, так что я его спас! Да, и не благодари меня, спас. Надо спасать людей. - Ефим покачал головой. - Так что, держись к академику поближе, может быть, вместе с ним что-нибудь придумаете, а на Леонида с Борисом внимания не обращай. - Он усмехнулся и быстрым шагом вышел в коридор.

Я попытался привести свои мысли в порядок. Судя по только что состоявшемуся обмену мнениями, академик с Олегом могли спокойно работать. С другой стороны, что-то неуловимое, какие-то неясные оттенки в голосе Ефима слегка настораживали меня, но я никак не мог понять, что именно вызывало внутри тревожное чувство. Неожиданно меня осенило: Ефим излагал свои мысли на редкость стройно и связно, как будто специально напрягался и не давал им уйти в сторону. Означать это могло все что угодно, начиная от заранее продуманной тактики поведения и заканчивая просто приступом благожелательности. Я вздохнул, так как результаты тщательного психоанализа не смогли привести меня к однозначным выводам.

В любом случае, результаты беседы слегка запоздали: около часа назад я увидел, что Борис с Олегом ходят кругами вокруг компании, жестикулируя и что-то оживленно обсуждая. Операция вербовки происходила явно неумело и к тому же на виду у всех.

Борис с раздраженным лицом прошел по коридору, как-то странно посмотрел на меня, на секунду задержавшись около приоткрытой двери и скрылся из вида. Олег был бледен, и под глазами у него проступили зеленоватые круги.

- Слушай, у тебя вид как будто ты с того света вернулся. Ну что?

- Противно очень, чувство, как будто я опять весь с ног до головы в дерьме искупался.

- Ну все-таки, о чем говорили?

- Борис лил грязь на всех, на тебя тоже. - Олег вздохнул. - Все объяснял, как необходимо сохранить доброе имя компании и почему сотрудничество с моей стороны для меня важно. Говорил, как вовремя нужно успеть поставить заслон на пути лженауки. Почему-то называл работы академика лысенковщиной. И так далее. Извини, я не могу сейчас, хочется оклематься немного. Да, ты знаешь, что к академику скоро его приятель приезжает?

Я вздохнул. Развитие событий на Пусике вступало в новую фазу, так как с приездом бывшего ученика академика, Гриши из Тель-Авива, концентрация враждебных элементов становилась явно критической.

Гриша появился на Пусике как-то совершенно внезапно. Его огромная, почти двухметровая фигура выделялась окладистой густой бородой, белой распахнутой на груди рубашкой с короткими рукавами, из которых торчали огромные ручищи, волосатой грудью и толстым, выпирающим вперед животом. Ходил Гриша в потертых голубых джинсах и кожаных босоножках. Казалось, он перенесся на пространства Америки прямо из-под знойного тель-авивского солнца. Гриша напоминал мне заматеревшего бизона, только что вышедшего из лесной чащи. При общении с ним все время возникало слегка беспокойное чувство, как будто он вот-вот заденет головой дверной косяк или свернет пузом какой-нибудь прибор с полки. Речь у Гриши была быстрая и энергичная, манеры прямолинейные и грубоватые. Ученик академика производил угрожающее впечатление своим напором и явно не заботился о том, чтобы произвести благоприятное впечатление на окружающих.

"Все пропало, - подумал я, - Ефиму он не понравится." - Ефим не любил больших и грубых людей, ему нравились люди вежливые или, хотя бы если и грубоватые, то очень небольшого роста.