Дурная кровь

Анника не сдвинулась с места и не пошевелилась, посчитала, что нельзя поддаваться на провокацию. Она пристально посмотрела ему в глаза, они были пустыми, с красными веками. Пожалуй, ему давали какое-то успокоительное.

– Нет, – ответила она. – Это ты неправильно понял ситуацию. Я не твой адвокат. Я – журналист и должна написать статью для газеты «Квельспрессен».

Он уставился на нее с приоткрытым ртом, потом отодвинулся и удобнее устроился на матрасе.

– Тебя, наверное, ужасно возбуждает то, что ты находишься здесь со мной, – сказал он. – Это же настоящий подарок судьбы для тебя. Ты уже видишь в своих руках Большой журналистский приз, не так ли?

Анника улыбнулась широко и печально, кивнула в направлении его промежности.

– Как дела, наверное, очень хочется?

Она постаралась сохранить непроницаемую мину на лице.

Он усмехнулся, поморщился презрительно.

– Думаешь, ты можешь вывести меня из себя, говоря всякие гадости?

– Ты заявил Андерсу Шюману, что невиновен во всех убийствах, за которые тебя осудили, – сказала Анника. – И вроде как хотел изложить свой взгляд на это дело. Я здесь и готова выслушать все, что ты захочешь рассказать…

Он перестал улыбаться.

– Послушай, крошка, – сказал он. – Я сам выберу, с кем мне разговаривать, и это будет какой-нибудь приличный редактор.

Белый мужчина средних лет, пожалуй, медиаперсона, лучше со знатной фамилией?

Анника выдержала его взгляд не моргая.

– Тебе видится кто-то более солидный и опытный, с брюшком? Такой, каким ты сам хотел бы стать, и выглядящий соответствующим образом?

Он посмотрел на нее пустым взглядом.

– Анника Бенгтзон, – сказал он. – Почему, собственно, ты гуляешь на свободе, а я сижу здесь?

Она почувствовала, как у нее похолодело внутри.

– О чем ты? Что ты имеешь в виду?

– Это ведь ты совершила убийство, а не я. Так можешь и написать в своей газете.

Она почувствовала, как у нее перехватило дыхание.

– «Он утверждает, что мой крик от наслаждения, а не от боли». Он хорошо трахал тебя, это было приятное чтение.

О боже, он читал ее дневник, входивший в материалы предварительного расследования, как, черт побери, сумел заполучить его? Хотя ничего странного, всего-то требовалось заказать из суда, после оглашения приговора он стал доступен любому. Она пыталась восстановить дыхание, чувствовала, как ее тело отяжелело и ослабло.

Он улыбнулся:

– Многие ваши из газет должны сидеть здесь. Твой коллега Патрик Нильссон, его ведь судили за самовольное присвоение звания представителя власти, ты знала об этом? Он переодевался в полицейского и снимал свидетельские показания на месте преступления. Боссе, из «Конкурента»… у него проблемы с судебными исполнителями, его аферы с акциями плохо закончились. А Берит Хамрин, старая коммунистка, сегодня должна считаться террористкой.

Он сложил руки на животе, явно наслаждаясь ситуацией. Анника сделала пометки у себя в блокноте.

– Ты здорово умеешь собирать информацию, – сказала она. – Именно так тебе удалось оказаться осужденным за эти преступления. Ты выучивал, что надо отвечать на допросах и когда тебя вывозили на места преступлений.

Он перестал улыбаться, поджал губы.

– Я предпочитаю иметь влияние на того, с кем разговариваю, – буркнул он.

– Мне ужасно жаль, – сказала Анника, – но сегодня тебе придется довольствоваться мной. Как получилось, что ты решил поменять позицию? Почему ты отказываешься от своих признаний?

Он подвинулся еще дальше на кровати и оказался спиной к стене. Его ноги выпрямились в коленях и торчали прямо вперед, на них были надеты пластмассовые тюремные тапки.

– Не надейся обмануть меня своей болтовней, – ответил он. – Я хочу, чтобы из этого получилось нечто грандиозное, не какая-то статейка в газете. Книга и телепрограмма и много публикаций в течение нескольких дней подряд.

Анника вздохнула беззвучно, взяла блокнот и ручку.

– Давай посмотрим, правильно ли я тебя поняла, – сказала она и опять сделала какую-то запись. – Тебя интересует синхронная атака по всем медийным направлениям. На телевидении, в газетах, социальных сетях, на радио тоже, пожалуй, и книга, все так?

Он колебался несколько секунд, потом кивнул.

– Да, точно так. Синхронная…

Анника посмотрела на него – большой живот, волосы, которые почти совсем поредели.

– Почему ты сделал это? – спросила она.

Улыбка погасла.

– Сделал что?

– Признался во всех этих убийствах?

Он сжал губы и скрестил руки на груди.

– Ты заявил Андерсу Шюману, что полицейские обманом заставили тебя признаться, – сказала она. – Что они и врачи заставили тебя поверить в твою значимость, пока ты признавался, тебе давали наркотики и одаривали вниманием…

– Андерс Шюман обещал мне, что без моего согласия в печать не попадет ни одного слова.

– Он сказал, что ты сможешь проверить свои цитаты, – возразила Анника.

Густав Холмеруд ничего не ответил ей и вперился взглядом в картину Юхана Вальстрёма «В комнате ожидания».

Анника подождала немного, а потом поднялась.