Дурная кровь (ЛП)

своего ножа. Легко. Осторожно.

Ты одариваешь его ледяным взглядом.

— Меня не заботят дела ФБР.

— Заботят, — отвечает Пятерка, до крови прижимая нож к своему пальцу, —

когда дело касается твоей дочери.

ГЛАВА 35

Мы встретились с остальными у Аптекарского музея.

— Стерлинг неуверенна, стоит ли пускать нас на передовую, Джадд думает о

Скарлетт, а агенту Стармансу очень сильно хочется в туалет, — прошептал нам с Лией

Майкл. — На случай, если вам было интересно.

Я мельком взглянула на агента Старманса, который поспешно извинился и

отправился в уборную. Джадд потянулся в задний карман, достал из него кожаный

бумажник и протянул Слоан мятую двадцатку.

— Пожертвование, — сказал он ей. — Для музея.

Когда Слоан взяла двадцатку, я взглянула на агента Стерлинг. Вы злитесь из-за

того, что задавать вопросы приходится мне, а не вам. Из-за того, что жители Гейтера

не против со мной поговорить. Но больше всего вы злитесь потому, что этот риск злит

вас и вполовину не так сильно, как должен.

Дин протянул руку к двери музея и открыл её для Стерлинг.

— После вас, — сказал он. Со стороны это могло показаться южной галантностью,

но я увидела в его словах обещание: мы последуем её примеру.

Стерлинг зашла первой, а за ней — мы.

— Доброе утро, народ, — за прилавком стоял Уолтер Тэйнс. Он походил на

экспонат ничуть не меньше, чем всё остальное в этих стенах.

Слоан протянула ему купюру, врученную ей Джаддом. Тэйнс кивнул на деревянную

коробку на прилавке. Пока Слоан опускала деньги в коробку, я заставила себя отвернуться

от мужчины, растившего Найтшэйда, и рассмотреть полки.

У одной из стен выстроились в ряд сотни бутылочек с выцветшими этикетками.

Перед мерными стаканами из матового стекла гордо лежали ржавые инструменты. На

полке под ними лежала толстая книга в кожаном переплете. Её страницы пожелтели, а

чернила выгорели от времени. Когда я прочитала нацарапанное от руки заглавие, сердце

замерло у меня в груди.

«Реестр ядов» — 1897 год.

Я подумала о Найтшэйде и о яде, с помощью которого он убил Скарлетт Хокинс.

Невозможно выявить. Невозможно излечить. Мучительная смерть.

Я едва не вздрогнула, заметив, что кто-то стоит у меня за спиной, отбрасывая тень

на страницу.

— Раньше для покупки лекарств, которые могли быть ядовиты, аптекари требовали

подпись покупателей, — Уолтер Тэйнс провёл кончиком пальца по записям реестра. —

Опий. Мышьяк. Белладонна.

Я заставила себя перевести взгляд со страниц на старика.

Тэйнс мягко улыбнулся.

— Знаешь, черта между лекарством и ядом была довольно тонкой.

Эта черта влечет вас. Мой мозг сразу же принялся за работу. Вы считаете яды

увлекательными.

Вы приняли Найтшэйда в свою семью, когда он был ещё ребенком.

— Когда-то этот музей был настоящей аптекой? — спросила агент Стерлинг,

отвлекая нашего подозреваемого от меня.

Тэйнс сцепил руки перед собой и пересек комнату по направлению к ней.

— О, да. Мой дедушка руководил ею в молодости.

— Умирающее искусство, — пробормотала Стерлинг, — даже тогда.

Тэйнс отметил её слова. Она ему нравилась. Ему нравилось с ней разговаривать.

— У вас не маленький выводок, — отметил он.

— Моя племянница и её друзья, — без запинки ответила Стерлинг. — В детстве

Кэсси жила в Гейтере с матерью. Когда я услышала, что ребята собрались в Гейтер,

решила, что за ними стоит присмотреть кому-то взрослому.

Ко мне подошла Лия. Она выглядела абсолютно очарованной ржавыми

старомодными весами.

— Забавно, — едва слышно произнесла детектор лжи. — Слова о том, что за нами

стоит присмотреть были правдой.

Тэйнс обдумал слова агента Стерлинг.

— Полагаю, это значит, что вы — сестра Лорелеи.

Услышав, как он произносит имя моей матери, я захотела обернуться к нему, но мои

ноги приклеились к земле.

Вы знали мою мать.

— У вас есть дети? — агент Стерлинг мягко задала абсолютно естественный

вопрос.

Я сделала несколько шагов вдоль стены, поворачиваясь так, чтобы мне удалось

мельком увидеть реакцию старика.

— Злость, — пробормотал Майкл мне на ухо. — Горечь. Тоска, — на миг он

замолчал. — И чувство вины.

Майкл упомянул чувство вины в последнюю очередь, а значит, оно было самой

слабой эмоцией. Оно притупилось с годами? — гадала я. — Или вы просто не способны