Дурная кровь (редакция 2003 г)

Вера вначале было вскрикнула, оказав вялое сопротивление, но вскоре затихла и безвольно повисла на плече похитителя. Я дрожал всем телом, меня переполняла ярость. Утонув в горячем океане злобы, я почти ничего не видел вокруг – голова налилась свинцовой тяжестью, дыхание сперло, где-то глубоко внутри меня рождался рык обезумевшего зверя.

Мик, тем временем, подошел к мотоциклу и переложил успокоившуюся Веру на заднее сиденье. Напряженная тишина, повисшая в воздухе, была разбита моим криком:

– АААААААА!!!!

Я не помню, как вскочил на ноги, как за несколько мгновений преодолел расстояние до мотоциклов. Помню лишь удовлетворение, сравнимое разве что с оргазмом, когда мой кулак со всего размаху врезался в рожу обернувшегося Микки. В этот удар были вложены все мои ярость, боль и стыд за этот вечер. Казалось, что им я смогу зачеркнуть эти чувства, передать их кому-то другому.

Не понимаю как, но Мик выдержал этот мощный удар. Он тряхнул пару раз головой, отчего кровь, заструившаяся у него из носа, растеклась по лицу, и хищно улыбнулся. В следующее мгновение я чувствую резкую боль в области живота и, отлетев на землю, слышу треск ломаемых ребер из-за неудачного приземления на камни.

Оставив Веру и мотоцикл, Мик приближается и бьет меня ногой в голову. Острый носок сапога впечатывается чуть выше виска. Вероятно, только ярость, питавшая меня в тот момент, помогает сохранить сознание. Байкер уже хватает меня за волосы, чтобы другой рукой ударить в лицо, но я изворачиваюсь, оставив между его пальцами приличный клок своей шевелюры, и тут же впиваюсь зубами в его руку. Сжимая челюсти, изо всех сил, я чувствую, как мне в рот стекает горячая соленая кровь, еще больше распаляющая мою лютую ненависть. Теперь до меня доносится уже его крик.

Ничего не видя перед собой, на ощупь, обеими руками я цепляюсь в голенищу его сапога, разодрав руку о шпору, и дергаю на себя. Он пошатывается, но удерживается на месте, наклоняется и с размаху бьет меня кулаком в лицо. Следом прилетает второй кулак, за ним опять… Тяжелые удары, врезаясь в губы, нос, щеки, челюсть, гулко отдаются в где-то в затылке. Стараясь не обращать на боль внимания, я умудряюсь пнуть его прямо в голову, по-прежнему лежа на земле. Наши руки и ноги беспорядочно мелькают в воздухе, и становится уже непонятно, кто кого избивает.

Руки, вцепившиеся мне в спину, шею, плечи… я продолжаю молотить вокруг, не чувствуя правой руки.

– Стоять! Хватит, я сказал!

Я весь дрожу от напряжения. Убить или умереть. Но лучше убить!

– Успокойся, Паша! Угомонись!

Перед глазами постепенно проясняется. Меня со всех сторон обхватили байкеры, а я продолжаю вырываться. Невдалеке я вижу Микки точно в таком же положении. Лицо у него красное от крови и ярости.

– Я убью тебя, сука! – хрипит он. – Отпустите, отпустите меня, бля!

Он опять попытался вырваться, но бесполезно – его крепко держали. Я с удовлетворением отметил, что лицо у него теперь уже не такое смазливое. Из носа у него текла кровь, которая, пропитав бородку, делала ее жалкой и смешной, на лбу у него набухала здоровенная шишка, а правый глаз заплыл синевой. Думаю, что я выглядел не многим лучше, но в тот момент я испытывал лишь животную радость, видя своего израненного соперника.

Точку в схватке ставит Вера. Усевшись на мотоцикле Мика, она радостно хлопает в ладоши, глядя на меня.

В лагере байкеров по-прежнему горит костер, поют песни. Мотоциклисты пытаются веселиться, допивают остатки пива, но в воздухе повисло напряжение – наше столкновение не прошло бесследно. Кто-то пытается завести разговор о единстве, но тот не клеится. Вагнер с помощью своего авторитета все же разбивает лед, и почти нехотя начинается беседа о будущем мотоклуба – тату-салоне, байкерском кафе, клубной мастерской и других несбыточных надеждах.

Я сижу в стороне, на нашем «Урале» и осторожно ощупываю подбитый глаз. Ноют разбитые губы, но зубы, вроде, все на месте. Береги зубы смолоду, кажется, так говорят у нас в институте будущие дантисты.

Стараюсь не делать глубоких вдохов, потому что они острой резью напоминают мне о побитых боках. Только когда пропала злость, я почувствовал настоящую боль – казалось, каждая клеточка в теле по-своему жаловалась на жизнь. Правая кисть опухла и онемела, лицо представлялось мне раздувшейся тыквой, на затылке зрела шишка, а грудь ныла от недавних ударов.

Первый раз в жизни я дрался. Нет, конечно, я и раньше получал по морде, однако впервые мне довелось выйти из схватки, если не победителем, то хотя бы на равных с соперником. При иных обстоятельствах я бы, наверное, испытывал радость и гордость, оттого что не испугался и отстоял себя. Но сейчас я ощущал лишь боль и сильную усталость.

Мои руки машинально поглаживали волосы Веры, которая лежала в коляске рядом и безмятежно посапывала. После всего я должен был бы ощущать прилив нежности, глядя на нее, хоть какие-то чувства. Но нет, для меня она была никем, совершенно чужим мне человеком. У меня даже не было сил удивляться такому бесчувствию.