Дурная кровь (редакция 2003 г)

Если что меня и удручало, так это Эрикссон. Точнее, то, что от него осталось. Когда, во время драки, я упал на землю, то хрустели вовсе не ребра, а всего лишь телефон. Да уж… всего лишь. Подумаешь, чужой сотовый раздавил…

– Паша, – услышал я знакомый голос над ухом.

– Вагнер?

– Тихо, – сказал лидер байкеров, приложив палец к губам. Он посмотрел по сторонам. – Вам нужно ехать. Чем скорее вы исчезнете, тем лучше. Мик еще не остыл, а я не хочу конфликта в лагере.

– Ничего не получится, – махнул я рукой и указал на Веру. – Она ведь в отключке, да и если растормошить, толку от нее никакого.

– Придется тебе сесть за руль.

– Что?? Да ты с ума сошел! Со всеми вместе поехать, еще куда ни шло.

– Бесполезно. Люди уже выпили, а на въезде в город стоят ДПСники. Такую компанию, как мы, они точно остановят. Нет, поезжай сам.

– Но я же не умею! Я вообще никогда за руль не садился.

– Нужно научиться Паша, нужно.

Это было настоящее сумасшествие от начала и до конца. Вагнер пытался сделать невозможное – за полчаса научить ездить на мотоцикле человека, который даже пассажиром ощущал себя неуверенно. Но он был очень последователен, его краткие объяснения закреплялись примерами на месте, а наметанный глаз легко выявлял ошибки, когда я повторял вслед за ним. Обучение продвигалось, и недавней слабости уже не было места.

Старания принесли успех, и вскоре у меня стало получаться. Я более-менее освоил переключение скоростей, и мы подошли к торможению, чему мой наставник уделил особое внимание. Он предупредил, что большинство аварий происходят из-за того, что новички не умеют правильно пользоваться тормозом. Особенно, ручным и ножным одновременно.

Самое трудное было позади, и я был готов к поездке. Ну, или почти готов…

– Спасибо тебе, Вагнер, – сказал я, заводя мотор.

– Удачи!

Едва тронувшись с места, мотоцикл тут же заглох.

Борясь с непослушной машиной, я с грехом пополам выбрался на дорогу. Не знаю, на что рассчитывал Вагнер, но я сильно сомневался, что доберусь до города. Он обучал меня езде по прямой, но впереди были и подъемы на гору, и повороты, и городские светофоры, и другие машины, в конце концов. Я постоянно путался в рычагах отчего все сильнее злился. А еще, во мне снова нарастала злость. На себя, на этот дурацкий мотоцикл, на Мика, но, больше всего, на Веру, все так же беспечно спящую в коляске.

Погода тоже не радовала – лицо онемело от холодного ветра, мокрый снег бил в глаза. Во всей суматохе я совершенно забыл про шлем, а возвращаться за ним в лагерь у меня не было никакого желания, и меня это бесило. Пришлось обмотать голову шарфом. Однако, благодаря все той же злости, я не сдавался и ехал дальше.

– Пашка! Эге-гей! – вдруг ожила Вера, и холодный предутренний воздух наполнился ее звонким смехом. – Тормози! Тормози, на фиг! Иначе ты нас точно угробишь.

Сбавив скорость, я съехал на обочину и оставил движок работать на холостых. Фара мотоцикла освещала небольшой участок впереди, и именно на нем замер мой напряженный взгляд. Я сидел не шелохнувшись, словно каменное изваяние, в ожидании каких-либо действий со стороны Веры. Только держи себя в руках, только не сорвись, уговаривал я сам себя, понимая, что сейчас достаточно одной капли.

Вера, явно не подозревая о моем состоянии, выскользнула из люльки и обошла мотоцикл, на ходу потягиваясь и разминая тело. При свете я наконец-то разглядел ее лицо, и нисколько не удивился тому, что она абсолютно трезва. Даже не расстроился. Когда тебя долго бьют в одно и то же место, учишься привыкать к боли. Становится все равно.

– Ну, что молчишь, как истукан? – задорно улыбнулась Вера.

Ее веселый голос сейчас мне был глубоко противен. Я молчал не потому что мне нечего было ей сказать, а потому что наоборот, сейчас я сказал бы ей много чего, о чем потом бы пожалел.

– Ты молодчина, – сказала она уже не так уверенно. – Знай – я тебя просто обожаю.

Она потрепала меня по щеке, а я по-прежнему молчал.

– Умничка!

Ее поцелуй обжег меня. По-весеннему свежий, страстный и одновременно нежный, он вызывал во мне лишь тошноту. И дело было вовсе не в запахе алкоголя, и даже не в накопившейся усталости. Я сам за эти несколько секунд ступора изменился.

– Вера… – холодно обратился я к ней, и она едва заметно вздрогнула. – Скажи, тебя когда-нибудь накалывали? Так, чтобы было по-настоящему больно? Глубоко больно?

Вера не ответила. Улыбка медленно сходила с ее лица, а в по-детски широко распахнутых глазах проступала горькая растерянность, и жуткая, еще неосознанная тревога. Впервые она не могла понять свою игрушку, свою забаву – изученную и такую знакомую. Она медленно приложила ладони к щекам, словно испугавшийся ребенок.

– Так наколись же!

С этими словами я повернул ручку газа и дернулся с места. Растерянная Вера вскоре исчезла в темноте, и я остался наедине с дорогой. Боль от драки с Миком была ничем по сравнению с тем, что испытывал я сейчас.