Дурная кровь (СИ)

«Если», — последний раз мысленно повторил Верд и, не решаясь даже посмотреть на колдунью, направился в дом.

Разве знает ласку уличный пёс? Примет ли за любовь миску похлёбки, станет ли доверчиво тереться о первую ногу, что его не пнула? Когда, брошенный родными, преданный другом, высмеянный теми, кого считал семьёй, Верд оказался здесь, он и не думал обо всём этом. Женщина, принявшая его с материнской заботой, вылечившая, сделавшая невозможное и снова подарившая калеке возможность ходить, стала роднее матери. Любил ли он её? Уличный пёс и знать не знал, что такое любовь! Но он служил ей так, как не служил никому. И Кара знала, что может довериться любимому охотнику, как он знал и то, что колдунья станет матерью для каждого, кто потерян и одинок. И для дурной девчонки, конечно, тоже. Ведь все, кого притаскивали сюда, измученные людской ненавистью, оживали, расцветали весенними бутонами. Оправится и Талла.

Поэтому он шёл по коридорам, короткими кивками здороваясь с такими же, как он сам, потерявшими и вновь обретшими семью охотниками, готовыми сражаться за неё до самой смерти. Одно было странно: в обычно пустующих переходах то тут, то там, мелькали белоснежные макушки колдуний. Кого-то наёмник узнавал: сам привозил. С чего бы им всем снова вернуться? Устроились же каждая у своего покровителя, надёжного, выбранного хозяйкой, прижились. Случилось что?

Но виду он не подавал. Лишь исподтишка наблюдал за развязанной Таллой: расслабится ли, увидев сестёр по дару?

— Да это же натуральный военный форт! — прошипел Санторий, всё плотнее прижимаясь к друзьям, отскакивая от хохочущих и любопытно зыркающих на них оружных людей.

— Проваливай, коли не нравится, — обиделся Верд.

Ничего не попишешь, дом Кары и правда напоминал крепость. С высоким частоколом, крепкими стенами, охотниками, более верными колдунье, чем иные солдаты. Ну так и что с того? Каждый, кто оказался здесь, имел право не доверять, опасаться людей. Вот и закрылись изнутри. Главное, что в безопасности. Главное, что Талле ничего здесь грозит, никто не обидит доверчивую девчонку. И может быть, если Кара разрешит, они и правда смогут видеться после. А она разрешит! Каждого, кто живёт под её крышей, хозяйка любит как родного. Иной раз, конечно, и наказывает… Но любит же! Поэтому они обязательно ещё увидятся с Таллой. Если дурная захочет…

Она обнаружилась в длинной узкой комнатке, смежной с кухней. Обычно здесь собирались свободные охотники или слуги. Ели, отдыхали и делились историями, сидя рядом за вытянутым столом: бывший богач и бедняк, сирота и ненужный рот в семье, вор и убийца… Прежде. Здесь все они становились семьёй, начинали новую жизнь.

В комнате пока сидело лишь два человека. Кара — не во главе стола, как следовало бы хозяйке, а вполоборота, подогнув одну босую ногу под себя. Вторая — в валеночке — стояла на полу, притопывая в такт кивкам женщины. Она говорила с незнакомой Верду колдуньей, ласково перебирая её белоснежные волосы. Длинные, густые, красивые… почти такие же, как у Таллы, но всё же чуть тусклее. Или просто наёмнику так показалось?

Незнакомая колдунья утёрлась предплечьем: горевала? А Кара, притянув девушку к себе, крепко обняла и лишь теперь, через её плечо, рассмотрела и узнала вошедших.

И Талла тоже узнала женщину.

Глава 21. Ты ничего мне не должна

— Разве так встречают названую матушку?

Кара поднялась навстречу первой, приветливо распахивая объятия, улыбаясь, как бабушка, едва успевшая достать из печи свежий хлеб к приходу внуков.

Но вместо того, чтобы броситься к женщине, которую вспоминала все эти годы, Талла попятилась. Она бы пятилась до самого выхода, а там и вовсе умчалась подальше от странного дома, но уперлась спиной в грудь Верда. Тот, погладив её по плечам и в последний раз задержав на них ладони, подтолкнул.

— Это была ты? — дурная не спешила к Каре и вообще не слишком верила, что место, куда её привели, чем-то отличается от темницы. — Ты? С самого начала?

Кара подошла сама и с некоторым усилием обвила руками слабо сопротивляющуюся девушку:

— Конечно, доченька, заинька, солнышко моё! Я всегда рядышком, всегда слежу за тобой…

— Паучиха… — прошептала дурная, ошалело, невидяще таращась в стену.

Кара погладила её по волосам, разделила неаккуратно переплетённые пряди косы, пропустила шелковистые локоны сквозь пальцы.

— Я тоже соскучилась, доченька, тоже помнила, думала о тебе. Ни на секундочку не забывала!

— Ты знал! Ты ведь знал, что это она! — Талла попыталась извернуться, чтобы глянуть в глаза наёмнику, выплюнуть оскорбление, но не сумела.

— Не вини мальчика. Я запретила Верду называть моё имя. Даже намекать не велела. Разве ты пошла бы ко мне добровольно?

Верд едва на пол не сел в бессилии: